Питер Гамильтон - Дисфункция реальности

Но Луизу Кавана не радовал ни дождик, ни перспектива зернового изобилия. Даже игривый энтузиазм Женевьевы не мог соблазнить ее на привычную прогулку по выгону. Она заперлась в своей ванной комнате и, спустив трусики, сидела на унитазе, горестно опустив голову на руки. Длинные волосы свесились вниз, задевая кончиками за блестящие голубые туфельки.

«Глупо отращивать такие длинные волосы, — подумала она, — глупо, непрактично и оскорбительно тратить на них массу времени и сил. Зачем прихорашиваться и ухаживать за прической, словно я выставочная лошадь? Такое отношение к женщине обусловлено порочными и безнравственными традициями. Как будто я всего лишь приложение для какого-то пустоголового „молодого джентльмена". Кому какое дело, как я выгляжу, да еще в соответствии с понятиями псевдомифического прошлого другой планеты? У меня уже есть мой мужчина».

Луиза задержала дыхание и изо всех сил напрягла мышцы живота, сжимая внутренности. От усилия ногти глубоко впились в ладони. Лицо покраснело, тело начало дрожать.

Это ни к чему не привело. Она с рыданием выпустила воздух из легких.

Злость заставила ее снова напрячься. Выдохнуть.

Напрячься.

Ничего.

Она хотела расплакаться. Плечи задрожали, глаза стало жечь, но слез не осталось. Она выплакала их все.

Ее месячные задерживались уже на пять дней. А до сих пор приходили регулярно.

Она была беременна ребенком Джошуа. Это чудесно. И ужасно. И… сулило жуткие осложнения.

— Господи, прошу тебя, — прошептала она. — То, чем мы занимались, не было грехом. Не было. Я так люблю его. Правда, люблю. Не допусти, чтобы это случилось со мной. Пожалуйста.

Ничего другого она не хотела так сильно, как ребенка от Джошуа. Но не теперь. Сам Джошуа казался ей великолепной мечтой, навеянной долгими жаркими месяцами безмятежного лета Норфолка. Слишком прекрасен, чтобы быть реальным, она таяла от одного только его взгляда, одновременно сгорая от страсти. Страсти, о которой прежде не имела ни малейшего понятия. После первого же поцелуя ее избранника все прежние романтические увлечения поблекли и растворились в ее памяти. А стоило ей только подумать об искусных руках Джошуа, ласкающих ее обнаженную грудь, как тело под простыней вспыхивало огнем, что никак не подобало благопристойной леди. Не было дня, чтобы она не приходила на маленькую полянку в лесу Уордли, а запах сена возбуждал воспоминания об их последней встрече.

— Господи, прошу тебя.

В прошлом году девушка из школы при монастыре, на год старше Луизы, внезапно уехала. Она принадлежала к одному из известных семейств графства Стоук, и ее отец, крупный землевладелец, больше десяти лет заседал в местном совете. Матушка-настоятельница сказала, что девушка уехала к родственникам, разводившим овец на острове Камбрия, чтобы изучить практические аспекты домашнего хозяйства и должным образом подготовиться к замужеству. Но настоящая причина всем была известна. Один из парней цыганского табора, приехавшего для сбора урожая, заманил ее к себе. После этого родных девушки стали сторониться, а ее отец отказался от места в совете, сославшись на проблемы со здоровьем.

Семье Кавана, конечно, такое не грозит. Но, если она неожиданно прервет учебу, неизбежно пойдут разговоры, Криклейд навсегда будет запятнан тенью позора. Мама станет плакать из-за дочери, которая так жестоко ее подвела. А отец… Луиза даже помыслить не могла о том, что может сделать ее отец.

Нет, решительно сказала она себе. Перестань все время об этом думать. Ничего страшного не случится.

«Ты же знаешь, что я вернусь», — сказал ей Джошуа, когда они, обнявшись, лежали на берегу переливающегося под солнцем ручья. И он говорил, что любит ее.

Он вернется. Он обещал.

И тогда все будет хорошо. Джошуа — единственный во всей Вселенной человек, который без страха сможет все уладить с ее отцом. Да, как только он вернется, все будет прекрасно.

Луиза убрала свои — ужасно надоевшие — волосы с лица и медленно встала. Взглянув в зеркало, она поняла, что выглядит хуже некуда. Она натянула трусики, сполоснула глаза холодной водой. Длинное светлое платье с цветочным узором ужасно измялось. Почему ей нельзя носить брюки или даже шорты? Она и представить не могла, как няня отреагирует на такое невинное предложение. Выставить ноги на всеобщее обозрение? Хорошенькое дельце! Но в такую погоду это было бы куда более практично. Многие женщины на розовых плантациях так и делают, и некоторые девушки примерно ее возраста тоже. Луиза начала заплетать косу. И прическу она обязательно изменит, когда выйдет замуж.

Замуж. Она робко улыбнулась своему отражению. Джошуа с ума сойдет, когда вернется и услышит от нее эту новость. Но в конце концов он порадуется вместе с ней. Как же может быть иначе? И к концу лета они поженятся (достаточно быстро, чтобы не возбуждать слухи увеличившимся животом). В это время земные растения будут в полном цвету, а амбары заполнятся вторым урожаем. И ее живот не будет заметен, по крайней мере в платье подходящего фасона. Женевьева с радостью станет подружкой невесты. Для приема гостей на лужайках построят огромные шатры. Съедутся родные, которых она не видела много лет. Это будет праздник, какого в графстве Стоук не было лет десять, все будут счастливы, и они станцуют под неоново-красным ночным небом.

Люди, возможно, догадаются о причине такой спешки. Но Джошуа станет партнером отца в торговле мейопом. Он богат, хорошего происхождения (иначе как бы он мог получить в наследство космический корабль?) и обладает деловыми качествами, так что сможет управлять Криклейдом. Вполне подходящая (хотя и необычная) партия для наследницы Криклейда. В их союзе не будет ничего выходящего из ряда вон. Ее репутация не пострадает. И семейство Кавана сохранит свое доброе имя.

После свадьбы они могли бы уехать в путешествие по островам Норфолка. А может, даже полететь на другую планету на его корабле. И было бы здорово родить ребенка во время путешествия, чтобы никто не задумывался над датой его зачатия.

Реальная жизнь может превзойти самые смелые ее мечты. С чудесным мужем и прекрасным ребенком.

Если Джошуа…

Всегда «если Джошуа»…

Ну почему так получилось?

Одинокий цыганский фургон стоял под высокой норфолкской сосной на лугу, где еще недавно шумела стоянка из трех десятков таких же повозок. Кучки пепла, лежавшие посреди колец, сложенных из плоских красноватых камней, уже остыли. Трава на берегу небольшого ручья была вытоптана конями, козами и людьми, черпавшими здесь воду деревянными ведрами. Несколько холмиков свежевырытой земли отмечали отхожие места, и на их конических вершинах остались следы ночного дождя.