Питер Гамильтон - Дисфункция реальности

— Неужели от него ничего не осталось? — печально спросила она.

— Кое-что, —ответила Сиринга. — Но так мало, мама, прости.

— Мне было бы достаточно одной мысли.

Вскоре «Энона» подошла к Ромулу и передала сущности биотопа тщательно сохраненные фрагменты мыслей. Драгоценные неосязаемые останки жизни, единственное наследие Тетиса и его экипажа.

Почившие друзья, любовники и мужья Афины вышли из мультисущности Ромула, чтобы предложить ей свою поддержку, ободрить и хоть как-то смягчить удар. Они обещали сделать все, что только возможно. Она ощутила, как дрожащее марево мыслей, следов, остатков ее сына медленно вплетается в сплоченную целостность коллективного сознания, и это немного успокоило ее боль.

Афина давно была знакома со смертью, но эта утрата казалась ей особенно тяжелой. В каком-то уголке ее сознания всегда теплилась надежда, что космоястребы и их капитаны в некотором роде бессмертны, по крайней мере неподвластны таким нерациональным катастрофам. Глупая, почти детская вера, потому что своими детьми она дорожила больше всего. Ее последняя связь с «Иасионом», их потомки.

Через полчаса, одетая в простую черную форму, Афина стояла в зале прибытия космопорта; горделивая одинокая фигура; морщины на ее лице, как никогда раньше, не скрывали ни одного из ста тридцати пяти прожитых лет. Она смотрела, как «Энона» и ее скорбный эскорт из двух космоястребов обороны Сатурна появляются из темноты и плавно спускаются к краю выступа. «Энона» с почти человеческим мысленным вздохом облегчения приземлилась на свободную площадку. Трубы подачи питательной жидкости, словно короткие слепые щупальца, поднялись над цоколем и уткнулись в разъемы нижней части корпуса корабля; мышцы сфинктера растянулись, обхватывая наконечники, а потом снова сжались и обеспечили надежное соединение. «Энона» жадно глотнула питательную смесь, изготавливаемую в недрах Ромула, заполняя внутренние полости и утоляя жажду, восстанавливая силу каждой клетки своего организма. На Ошанко они пробыли ровно столько, сколько потребовалось, чтобы передать Генри Сиклари представителям власти в порту и дать возможность присланным специалистам принять командование над «Вермуденом». После этого Сиринга дала команду возвращаться прямиком к Сатурну.

Афина с искренним беспокойством окинула взглядом огромный корабль.

«Энона» прибыла в плачевном состоянии: защитный слой пены местами прогорел и начал отслаиваться, теплоотводящие панели жилого тороида оплавились, комплексы электронных датчиков превратились в потеки застывшего шлака, а сенсорные блистеры, во время взрыва обращенные к «Даймасио», выгорели, и их клетки погибли.

— Я в порядке, —сказала она Афине. — Пострадали в основном механические системы. А биотехники обещают пересадить мне новые сенсорные блистеры. И я больше никогда не буду жаловаться на защитный слой пены, —грустно добавила она.

А потом из шлюза показалась Сиринга; у нее сильно ввалились щеки, волосы будто прилипли к голове, а походка была скованной, как у приговоренного смертника. Афина ощутила, как к ее глазам наконец подступают слезы. Она крепко обняла обессилевшую от горя дочь, стараясь облегчить ее печаль своим сочувствием, своим материнским утешением.

— Это не твоя вина.

— Если бы я не…

— Прекрати, —строго приказала Афина. — Ты многим обязана Тетису и «Гракху», так что не стоит опускаться до бессмысленных сожалений. Ты сильнее этого, намного сильнее.

— Да, мама.

— Он сделал то, что хотел сделать. Он поступил правильно. Подумай, сколько миллионов жизней было бы потеряно, если бы эта антиматерия попала на беззащитную поверхность планеты.

— Много, —безвольно согласилась Сиринга.

— А он спас их. Мой сын. Благодаря ему они будут жить, рожать детей и смеяться.

— Но это так больно!

— Это потому, что мы более человечны, чем любые из адамистов. Наша способность к эмпатии никогда не позволяет скрыть свои чувства, и это прекрасно. Но ты всегда должна соблюдать баланс, Сиринга; это плата за то, чтобы оставаться человеком. Поэтому мы должны придерживаться узкой тропинки. С одной стороны опасность скатиться в материальную чувственность, с другой — соблазн возомнить себя божеством. И то и другое тянет нас, искушает. Но без этих двух сил, терзающих твою психику и постоянно пребывающих в конфликте, ты никогда не сможешь любить. Именно они, противоположные стремления, пробуждают наш разум и наши страсти. Так что извлеки урок из этого страшного эпизода, научись гордиться Тетисом и его поступком, и тем самым облегчишь свое горе. Я знаю, это тяжело, а для капитана тяжелее, чем для кого бы то ни было. Только мы полностью открываем свои души другому существу, мы глубже чувствуем и страдаем сильнее. И зная все это, зная, с чем тебе придется столкнуться, я все-таки решила произвести тебя на свет, потому что в жизни есть и много радости.

Круглый дом, уютно расположившийся в объятиях долины, ничуть не изменился, в нем все так же шумела ватага беспокойных ребятишек, отдыхали усталые взрослые и суетились биотехи-домошимпы. Сиринга как будто никуда и не уходила. Афина, стоявшая во главе семьи из восемнадцати детей, сорока двух внуков, одиннадцати правнуков и еще двух отпрысков четвертого поколения, не имела ни минуты покоя. Девяносто процентов взрослых так или иначе участвовали в космических полетах, а это означало, что их подолгу не бывало дома. Но по возвращении в первую очередь они приходили в дом и к Афине, а уж потом решали, оставаться или идти куда-то еще.

— Это пансион, бордель и детский сад под общим названием «У Афины», — не раз в шутку говорила про свой дом постаревшая экс-капитан.

Младшие дети с радостью встретили Сирингу и, непрерывно галдя, собрались вокруг, требуя поцелуев и рассказов об увиденных планетах, тогда как старшие ненавязчиво выражали свои соболезнования. Пребывание в их обществе, где сердечная мука делилась на всех, облегчило ее горе. Немного.

После ужина Сиринга поднялась в свою прежнюю комнату, сказав, что несколько часов хочет побыть одна. Рубен и Афина с ней согласились, а сами, усевшись на белых металлических стульях в патио, долго обменивались мыслями один на один, но их лица выдавали мучительную тревогу.

Сиринга легла на кровать и сквозь прозрачную крышу долго смотрела на плавно изгибающиеся долины по другую сторону постепенно тускневшей центральной осветительной трубки. За семь лет с тех пор, как «Энона» достигла зрелости, деревья заметно вытянулись, а кустарники сильно разрослись, изменив облик знакомых девушке по дням детства зеленых зарослей.