Филип Дик - Симулякры [litres]

– Я мог бы доставить вас к нему, – сказал Пэмброук, и выражение его плоского, сурового лица стало задумчивым. – Если это покажется мне хорошей идеей.

– Если это не покажется вам хорошей идеей, я с помощью своих способностей зашвырну вас в Потомак.

Пэмброук пожал плечами:

– Не сомневаюсь, что вы способны это сделать. Но по данным, полученным с помощью аппарата фон Лессингера, вы этого, по всей вероятности, не сделаете. Так что я рискну.

– Не думаю, что принцип фон Лессингера безупречен, когда дело приходится иметь с нами, психокинетиками, – раздраженно сказал Конгросян и тоже шагнул в кабину. – По крайней мере, я слышал, что так говорят. Мы действуем как вероятностные факторы, что вносит неопределенность в результаты, получаемые с помощью аппарата фон Лессингера.

Пэмброук снова пожал плечами и нажал кнопку на пульте.

С этим невозмутимым человеком было трудно иметь дело. И он активно не нравился Конгросяну.

«Может, виной тому всего лишь полицейский менталитет, – подумал пианист. – А может, и нечто более серьезное».

Кабина пошла вниз.

«Николь! – мысленно воскликнул Конгросян. – Вы же прекрасно понимаете, что я бы никогда и пальцем вас не тронул. Об этом даже речи быть не может – тогда рухнет весь мой мир. Это все равно что причинить вред собственной матери или сестре, тому, кто является священным. Я должен держать мой талант под контролем, — понял он. – Боже милостивый, пожалуйста, помоги мне контролировать свои способности всякий раз, когда мне доведется быть рядом с Николь. Хорошо?»

И он стал дожидаться ответа пылко, фанатично, нетерпеливо.

– Между прочим, – прервал его размышления Пэмброук, – о вашем запахе. Мне кажется, он исчез.

– Исчез?! – Конгросяна будто током ударило. – Вы хотите сказать, что не ощущаете его? Но это невозможно! Этого не может быть… – Он неожиданно осекся, смутившись. – И вы говорите, что запах исчез. – Он ничего не понимал.

Пэмброук внимательно поглядел на него:

– Я бы уж точно учуял этот запах здесь, в кабине лифта. Конечно, он может вернуться. Я дам вам знать, если это случится.

– Спасибо, – произнес Конгросян.

И подумал: «Почему-то этот человек так или иначе берет верх надо мною. Постоянно. Он – мастер психологии… Или, по его собственному определению, мастер политической стратегии».

– Сигарету? – Пэмброук протянул ему пачку.

– Нет-нет! – Конгросян в ужасе отшатнулся. – Это вне закона и слишком опасно. Я бы ни за что не отважился закурить.

– Жить вообще опасно, – заметил Пэмброук, закуривая. – Верно? Наш мир опасен двадцать четыре часа в сутки. Нужно быть всегда предельно осторожным. Знаете, в чем вы нуждаетесь, Конгросян? В телохранителе. В команде отборных, тщательно подготовленных сотрудников НП, которые всегда бы находились рядом с вами. Иначе…

– Иначе, как вы полагаете, у меня практически нет шансов…

Пэмброук кивнул:

– Очень немного, Конгросян. И это говорю я на основе собственного опыта работы с аппаратом фон Лессингера.

Дальше они спускались в тишине.

Наконец лифт остановился. Раздвинулись створки дверей. Конгросян и Пэмброук оказались в подвале Белого дома. Они вышли в коридор.

Там их уже ждал мужчина, которого они сразу узнали.

– Я хочу, чтобы вы меня послушали, Конгросян, – сказал Бертольд Гольц.

Комиссар НП стремительно выхватил пистолет, прицелился и выстрелил.

Но Гольц уже исчез.

На полу, там, где он только что стоял, валялся сложенный вчетверо листок бумаги. Его выронил Гольц. Конгросян нагнулся и потянулся к нему.

– Не трогайте! – крикнул Пэмброук.

Однако было уже поздно. Конгросян успел поднять и развернуть листок. Там было написано: «ПЭМБРОУК ВЕДЕТ ВАС НА СМЕРТЬ».

– Интересно, – сказал Конгросян и передал бумажку энпэшнику.

Пэмброук спрятал пистолет и взял листок, быстро изучил, лицо его перекосилось от злости.

Из-за спины у них снова раздался голос Гольца:

– Пэмброук уже несколько месяцев ждет, когда можно будет вас арестовать прямо здесь, в Белом доме. И времени у вас уже не осталось.

Резко развернувшись, Пэмброук снова выхватил пистолет и выстрелил. И снова Гольц, горько и презрительно улыбаясь, исчез.

«Тебе никогда не пристрелить его, – подумал Конгросян. – Во всяком случае, пока в его распоряжении имеется аппарат фон Лессингера».

Энпэшник спрятал пистолет.

«Не осталось времени – для чего? – подумал Конгросян. – Что сейчас должно произойти? Гольцу, похоже, это известно, да и Пэмброуку, видимо, тоже. Каждый из них имеет в своем распоряжении идентичное оборудование. Но при чем здесь я? Я и мои способности, которые я поклялся держать под контролем… Неужели это означает, что уже в самом скором времени мне придется использовать их?»

Не было у него никаких интуитивных предчувствий. Да и вряд ли он был способен сейчас что-то предпринять.

Нат Флайджер услышал, что где-то снаружи играют дети.

Они нараспев издавали тоскливые ритмические звуки, совершенно непривычные для его уха. А он занимался музыкальным бизнесом всю свою жизнь. Но как он ни старался различить отдельные слова, это ему не удавалось: звуки были какие-то странно слитые друг с другом.

– Можно посмотреть? – спросил он, вставая со скрипучего плетеного стула.

– Я бы предпочла, чтобы вы этого не делали, – сказала Бет Конгросян, бледнея. – Пожалуйста, не смотрите на этих детей. Пожалуйста!

– Мы ведь из компании звукозаписи, миссис Конгросян, – мягко объяснил Нат. – Все, что касается мира музыки, – наш бизнес.

Он никак не мог удержаться, чтобы не подойти к окну и не выглянуть наружу: деловой инстинкт взял в нем верх над воспитанностью или милосердием.

Выглянув из окна, он сразу увидел их. Они сидели кружком. И все были горбатиками. Ему стало интересно, кто из них Плот Конгросян. Но все они были для него на одно лицо. Возможно, вон тот маленький мальчик в желтых шортах и выбившейся из-под них тенниске… Нат подал знак Молли и Джиму, и они присоединились к нему.

«Пятеро детей-неандертальцев, – подумал Нат. – Пятеро детенышей, как бы выдернутых из давних веков. Тупиковая ветвь, отрезанная в прошлом от основного эволюционного ствола и привитая здесь, в настоящем, чтобы мы, представители ЭМЭ, могли послушать и записать песни давно ушедших племен. Интересно, какой конверт для альбома подберет отдел оформления…»

Он закрыл глаза, не в силах смотреть на импровизированную «сцену».

И в то же время он прекрасно понимал, что им все равно придется заняться происходящим на этой «сцене». Потому что они приехали сюда не прогуляться по лесочку, потому что они не могут и не хотят возвращаться с пустыми руками. И это важнее всего.

Кстати, запись нужно сделать очень профессионально. Это важнее, чем при записи Ричарда Конгросяна, какой бы потрясающей ни была его игра. И еще они не могут позволить себе роскоши нянчиться с собственной брезгливостью.