Валерий Сабитов - Явь мира Тантры

Человек в синем обратил взгляд на Нура, склонил голову и мягким приятным голосом объявил:

— Я рад оказанной мне чести сопровождать вас к месту отдыха. По пути осмотрим некоторые зоны Дворца.

— Зоны? — взволновался Ефремов, — Ты из гвардии? Королевской?

— Нет, — ответил тот, — Я чиновник по особым поручениям. Служащие Антарама, Гвардии королевы Синхии, сопровождают нас.

Ефремов с демонстративным вниманием осмотрел внешность гвардейцев. Короткие сапоги с отворотами наподобие земных ботфорт, под плащами голубого же цвета облегающие костюмы, на поясе справа классические на вид шпаги. На головах синие шляпы.

— Впечатляет! — с удовлетворением сказал он, — Романтическая у вас служба, наверняка. Как думаешь, Демьян? На твоей Земле имелись мушкетёры?

— Как же! — подтвердил Демьян, — В детстве, когда мир наполняли спокойствие и безопасность, я мечтал о мушкетёрской карьере. О приключениях, дуэлях, битвах. Из книг… Короли с кардиналами к моему появлению на свет успели закончиться.

Ефремов громок рассмеялся:

— Демяьн, у тебя всё впереди. Пиши рапорт начальнику гвардии. Станешь первым мушкетёром-пришельцем.

Его поддержал Эрвин:

— Сделаешь карьеру! Место удобное. И нас не забудь на вершине величия.

Ефремов бросил на фаэта подозрительный взгляд и сказал:

— А ребята все могучие, красивый народ. Мне здесь нравится. Не будем смотреть с предубеждением.

И добавил в повелительном тоне:

— Веди нас, чиновник по особым поручениям. С дороги мы, устали и проголодались.

Чиновник вполне по-земному кивнул, и с поворотом кругом жестом руки пригласил следовать за собой. Гвардейцы замкнули процессию.

Сразу за первой дверью открылся зал в сотню квадратных метров. Пол из розового камня, потолок украшен множеством разных светильников. А на стенах — портреты королевы в натуральную величину, в различных позах и одеяниях.

— Какое очарование! — воскликнул Ефремов, застыв перед одной из картин, выполненной в неизвестной технике.

К нему присоединились Нур и Демьян. Остальные разошлись по галерее правительницы. Гвардейцы остановились у входной двери, чиновник терпеливо ожидал у следующей.

Инопланетные гости наслаждались внешностью хозяйки мира, который обещает им неизвестно что. От картины струилась прелесть, рассеивающая всякие подозрения. Прежде всего — зелёные глаза! Удлинённого разреза, чуть приподнятого к вискам. А над ними — чёрные крылья бровей. Ниже плеч спускаются чёрные тугие локоны, полускрывая тёмно-красную кожу. На блестящей светлой цепочке к ложбинке меж грудей спустился яркий красный камень, излучающий алое сияние. Грудь пышная, но крепкая, готовая разорвать внутренней силой тонкую полупрозрачную ткань сиреневой блузки.

Портрет жил, и хитрым образом позволял обойти королеву. Обнажённую спину украшала ниспадающая от затылка к поясу полоска. Каким образом взгляд проникал внутрь картины?

Короткая юбка насыщенного молочного цвета обтягивала крепкие бёдра, призывно контрастирующие с тонкой талией. Завершали наряд украшающие сильные стройные ноги золотого цвета туфли с серебряными пряжками.

Тело королевы освещалось из затемнённой глубины помещения несколькими меняющими силу и насыщенность цвета источниками. Лучи невидимых фонарей, отражаясь от красной кожи, создавали эффект близкого живого присутствия. Росло желание протянуть руку и дотронуться…

Нур повернулся к заворожённому Ефремову и сказал, нарушая его идиллическое настроение:

— Иван Антонович, а ведь это почти копия твоей Чары из «Туманности Андромеды»! Я напомню твои слова из романа, он ведь с детства в моей памяти.

«…Брови, прямые и низкие под широким лбом, казались контуром парящей птицы и гармонизировали с длинным разрезом глаз. Густые и блестящие чёрные волосы падали на затылок и плечи…» Так? А в другом месте: «Красные волны света обнимали её медное тело, обдавали алыми всплесками сильные ноги, тонули в тёмных извивах ткани, зарёй розовели на белом шёлке. Её закинутые назад руки медленно замирали над головой».

Ефремов слушал с напряжением, не отрывая взгляда от движущегося в неведомом измерении портрета. Все картины-портреты в зале-галерее подчинялись собственной динамике, оживая при взгляде наблюдателя. Нет, Иван Антонович никак не мог согласиться с тем, что красота может скрывать зло.

— А всё-таки взгляд у неё нечеловеческий, — сказал Демьян, сочувственно посмотрев на неподвижного Ефремова, — И до Туманности Андромеды — четыреста пятьдесят тысяч парсеков!

Ефремов, потерев лоб ладонью, спокойно ответил:

— Но я всего лишь о внешнем совершенстве. Кто его будет отрицать? Красота и в Африке красота. И на Анахате!

Но Демьян продолжил попытку отвлечь товарища:

— А меня не тянет! Дыхания жизни не ощущаю. Как от портретов, так и от оригинала. Посмотри, послушай… Нечем восхищаться. Галатея бескровная.

Нур примирительно сказал:

— На Ивана Антоновича действует магия его же романа. Но там Чара только внешне похожа на эту королеву. А в целом она достойна восхищения.

К ним подошёл Эрланг. К свечению ауры Нура прибавился золотой оттенок. И, — чудо? — картина потускнела, освещение тела пригасло, изящество потерялось в тени.

«Неужели действует обратная связь? И они фиксируют если не сознание, то исходящие мысли и чувства? — Нур забеспокоился, — Позиция Эрланга… Он её не скрывает с самого начала, с опознания трёхглазого монстра над парадной дверью Дворца. При подходе Эрланга выражение лица на портрете чуть изменилось. Проявились враждебность, настороженность. Неужели изображения содержат слепок психики оригинала? Или связаны с ним? С ней?».

Ефремов тоже заметил в портрете нечто неправильное:

— Странная форма искусства. На Земле оно — застывший миг. Здесь — миг этот растянут и чем-то наполнен. Но прав Демьян, — я поторопился с суждением. Куда ей до Азхары и Леды!

Ефремов склонил голову перед дамами экипажа и обратился к чиновнику:

— Веди дальше, Вергилий. Что тебе приказали показать по пути к нашему пристанищу…

За следующей дверью открылась лестница, ведущая вниз. Ступеньки, метры в глубину… Никто их не считал. Следующее помещение, оформленное в стиле греческих залов Европы времени Ефремова, заполняли статуи мужчин в естественную величину, обнажённых, отлитых из металла тёмно-серебряного оттенка. Живая объёмность и динамичность! Все различаются особенностями фигуры, чертами лица.

— Мужской зал, — негромко сказал Эрвин, — Атлеты. Но выражение лиц однотипное. Одна и та же мысль будто гложет каждого.

— А мы уточним, — сказал Ефремов и обратился к «Вергилию», — Кто они?