Валерий Сабитов - Цитадель

Колесо времени, калачакра, повернулось так, что мы оказались далеко от тех животных, птиц и рыб, которые жили с нашими предками. Повторю, есть только один путь, способный приблизить к истине, — изменить себя изнутри. Тогда изменится окружающий мир. В нём найдётся место не только драконам…

Эрнест и Лия переглянулись и поняли, что одновременно подумали одно: Лу Шань ни разу не посмотрел в глаза ни ей, ни ему. Никогда с ним такого не бывало в Сент-Себастьяне. Близость духа рассвета действовала на ламу не лучшим образом. Надо было менять подходы, что могла только Лия.

— Дядя, пусть так, у нас с Эрнестом остаётся путь спасения. Но ведь мы не единственные… Все люди страдают. Человечество переполнено горем и бедами. Оттого и Земля окуталась тяжестью. Почему такое? Ведь не всегда же люди не жили, а мучились…

— Единого человечества на Земле не существует. Муравейник значительно более организован и сознателен. То, что все привыкли называть человечеством, — противоборствующее, антагонистическое движение мелких и больших групп существ, называемых людьми. Нет человечества и потому, что нет человечности. Она, — самый великий самообман. Подобие гуманности вызывается двумя причинами. Либо глупостью и ошибками, либо страхом и стремлением к выгоде. Гуманность не служит в наш разрушительный век сознательным ориентиром для мысли и дела.

— Так мы озверели? Люди стали зверями? — спросил Мартин.

Такой поворот в рассуждениях ламы привлёк его, Лу Шань виделся ему то в смешной судейской мантии, то в траурном одеянии прокурора. Кое-что весьма важное для себя Эрнест уже выяснил, и ему хотелось очертить вокруг Лу Шаня окружность пошире. Этот разговор несомненно претендовал на особую роль в дальнейшей судьбе многих, связанных с Лераном Крониным.

— Нет. Земля населена новой расой. Не зверей, и не людей…

— Вот как! Вспомнил слово… Нелюди?

— Люди-нелюди… Не люди! — вот что важно. Каждый любит себя и ненавидит других. В лучших, экстремальных случаях встречаются равнодушные. Разве ваш Леран не из них? Разве не он причина ваших несчастий?

Мартин вдруг понял, что Лу Шань осведомлён о Леране гораздо больше, чем он с Лией. И последние слова ламы, — не от него самого, они никак не вяжутся с прежним Лу Шанем, цельным и действительно мудрым. Сегодняшний Лу Шань меняет ориентиры как змея шкуру, как ящерица хвост. И ещё ему стало ясно, что Лу Шань не откровенен с ними, он утаивает от них нечто очень важное. И это новое важное не связано с положением монаха-буддиста, будь он даже из таинственной секты «красных шапок».

И спросил, не рассчитывая на прямой ответ:

— Леран… А почему ты так же жёстко не скажешь обо мне? Или о Лии? Потому что наш родственник? Ты же буддист со стажем, от тебя требуется одинаковая удалённость от всех людей.

Лу Шань посмотрел на него долгим пустым взглядом, равным отсутствию взгляда, и Эрнест не удивился тому. Но сделал ещё одну попытку вывести ламу на больную для всех тему.

— Что касается Лерана Кронина, я не знаю человека более честного и доброго. Уверен, Лия думает так же. Если бы Леда могла, рассказала бы, каким он был сыном и братом. То, что он талантливее и способнее нас, не означает, что он равнодушен и себялюбив. Да, он совершал ошибки. Тому виной не его «бесчеловечность», а юность, недостаток образования и опыта. Ему в бесчеловечном человечестве было намного труднее, чем каждому из нас.

Лу Шань вновь сделал вид, что не слышал Мартина.

— Примите мой совет, отрешитесь от всего, забудьте о прошлом, в том числе о Леране Кронине. Поверьте мне, только после этого вам удастся найти свой путь к истине. И обрести желанную жизнь.

Он встал, поклонился и сказал:

— Простите меня. Мне необходимо совершить обряд. Если позволите, я уединюсь в малой комнате…

Лу Шань удалился. Лия проводила его взглядом, вздохнула и задумчиво произнесла:

— Наследственность, традиции… И я бы пошла в горный монастырь, если бы родилась мальчиком. Но я женщина, и моё место рядом с тобой.

— Лия, в монастырях из хороших людей делают роботов. Он как машина, выполняющая неизвестную задачу. Ты убедилась, он что-то скрывает? Не нравится мне такое монашество.

— Хочу надеяться, что мы не обидели дядю. Пусть он изменился, но он всё тот же Люй… Ведь он только чуть-чуть старше меня.

— Прошу извинить, Лия, но я не был с Лу Шанем честен до конца. Что-то в его новом облике меня насторожило. И я поступил как полицейский. Автоматом, не раздумывая.

— Мне он тоже сразу показался не тем… Но о чём ты, Эрнест?

— О драконах! Ведь я нисколько не сомневаюсь в их реальности. Я в них больше верю, чем сам Лу Шань. Их видел Барт. Вместе с Лераном. Сейчас не время, подробнее расскажу тебе после. Но поверь, это так. Что для меня означает, — Лу Шань связан с теми, кто погубил Барта и, скорее всего, имеет отношение к тому минному полю без хозяина…

— Я ещё заметила: он борется с собой. То он один, почти прежний, то другой, далёкий. И спорит сам с собой, говорит то одно, то другое. Может, так и надо?

Эрнест хотел что-то сказать, но разговор был прерван и отложен надолго. Вернулся Лу Шань, с поднятой головой и прямым взглядом. На этот раз он был краток и деловит.

— В предгорье подготовлено убежище. Рядом — община моих друзей. У монахов тоже есть дружба. Там вы переждёте тяжёлые дни. Я здесь затем, чтобы проводить вас…

Лотосовая мандала завершила полный оборот. Звёздное небо уступило место своду из камня. Белые лепестки плавно сомкнулись, скрыв фигуру Эрланга. Ещё мгновение, — и бутон пропал. На смену ему в пустом пространстве возник шар двухметрового диаметра.

Живой семилепестковый Лотос с готовой ожить фигурой фаэта, — это явление Леран воспринял почти спокойно. Но шар легко развеял его уверенность в умении владеть собой.

Земля! Земля, уменьшенная во много раз и, — живая, населённая, — явилась перед ним, вызвав шок абсолютной достоверностью воспроизведения.

— Всё, что имеется в данный момент на планете, до последнего микроба, есть и здесь, — голос Эйбера продуцировал гордое величие, — Перемены в модели, — повторение перемен на планете Земля. Изменения идут синхронно, в натуральном масштабе времени. Хочешь, можешь увидеть себя со стороны, мы поможем проникнуть сквозь покровы земной коры.

Леран отрицательно покачал головой. Слов не было! Видеть себя и одновременно видеть себя, видящего себя! К такому он не был готов. В воображении не умещалось двойное существование, и особенно, — наличие между двумя его ипостасями мысленной связи, понимания двойственности. Фантазия, доведённая в реальности до кошмарного раздвоения! Слишком живым был глобус…

Когда стресс ушёл, он почувствовал себя полубогом, готовым вмешаться в любой планетный процесс, от колебаний земной коры до перемещения отдельных людей и животных. Тогда-то впервые в жизни Леран ощутил настоящий страх. Страх от того, что неосторожным движением или руки, или незрелой мысли расшевелит вулканы, вызовет смерчи, накроет волной цунами тот же Нью-Прайс…