Леонид Дюк - Теория поля

– Что ж, я не против. Всецело доверяю вашему мнению, к тому же вы как мой заместитель, несомненно, имеете право голоса в данном вопросе. Но я вам, увы, ничем помочь не смогу. Думаю, лучше всего обратиться к Роману Валерьевичу. Он, по крайней мере, подскажет следующие шаги.

– А вы, надеюсь, поддержите меня, если возникнет такая потребность?

– Ну, это я обещаю определенно!

– Спасибо! Уверен, такое решение пойдет во благо общему делу!

Жидков отреагировал на просьбу Малахова сдержанно.

– Тут ведь вот какое дело, Евгений Михайлович. Я прекрасно понимаю все ваши доводы, но и вы меня поймите. Мы тут не в бирюльки играем. Поэтому руководство сочло необходимым пригласить надежных, проверенных и, главное, знающих людей. А что этот ваш мальчишка? Он в науке-то без году неделя.

– Напрасно вы так думаете. Он очень компетентный ученый, несмотря на то что не имеет пока высоких степеней и громких званий. А знаете, как говорил Эйнштейн? «Все знают, что это невозможно. Но вот приходит невежда, которому это неизвестно, – он-то и делает открытие». Я далек от мысли считать Козырева невеждой, но, думается мне, это как раз тот случай, который имел в виду великий физик. Козырева уж точно не смутить крестовым походом против прописных истин.

– Евгений Михайлович, давайте без обиняков. Как человек я отлично понимаю ваше желание устроить в хорошее место на хорошую зарплату своего протеже и сына своих хороших знакомых.

Эта фраза заставила Малахова удивленно поднять брови. Жидков оказался неожиданно хорошо осведомлен о предложенной им кандидатуре. Профессор, естественно, и не собирался скрывать свои близкие человеческие отношения с кандидатом, но то, что куратор группы знал о Козыреве заранее, явилось для него неприятным сюрпризом. «Либо Сафин так активно отреагировал на мою просьбу, либо Жидков уже и сам хорошо изучил мое ближайшее окружение. Любопытно, как далеко простираются его знания обо мне?» – подумал про себя ученый.

– Уверяю вас, Роман Валерьевич, что, несмотря на мои дружеские отношения с Козыревым, я рекомендую его исключительно на основании деловых качеств. Поверьте, я действительно очень давно и хорошо его знаю. И именно этот факт внушает мне уверенность в его несомненной пользе для группы.

– Ну хорошо-хорошо, Евгений Михайлович. Я глубоко уважаю вас как ученого, поэтому давайте поступим так. Мы не будем принимать скоропалительных решений. Обещать ничего не буду, но я вас услышал. Мы тщательнейшим образом проработаем этот вопрос, а там, чем черт не шутит, все может быть.

– Что ж, как говорится, спасибо и на этом.

Примерно через месяц Жидков, зайдя в лабораторию, без всяких прелюдий прямо с порога обрушился на Малахова с гневной тирадой:

– Евгений Михайлович, вы меня ужасно подвели! Никак не ожидал от вас такого недостойного поступка! Я пошел навстречу вашей просьбе, предпринял необходимые и, поверьте мне, совсем непростые шаги. Побеспокоил таких людей, таких людей! Истово хлопотал за вашего протеже, и что же я получил в итоге? Обухом по голове! Нет, я как чувствовал, не стоит мне с этим связываться! Ну как же, интересы группы, интересы страны на первом месте! Сам себе удивляюсь…

Малахова возмутило даже не столько содержание этого эмоционального высказывания, сколько тон, с которым оно было произнесено. Такая несдержанность встречалась очень редко в интеллигентной научной среде, и оттого звучала непривычно для благородного слуха.

– Не соблаговолите ли объяснить, что произошло, милостивый государь! Но сперва я настоятельно рекомендую вам изменить тон ваших речей! Не хватало еще, чтобы вы меня тут отчитывали, как мальчишку!

Но на Жидкова эти отрезвляющие слова не произвели должного эффекта. Он продолжал открыто возмущаться:

– Он еще спрашивает! Можно подумать, что он не знает! Да знаете ли вы, как это называется? Это обыкновенная подстава, вот как это называется, милостивый государь! – последнюю фразу Жидков произнес совсем уж издевательским тоном, вложив в нее весь присущий ему сарказм и дополняя речь специфическими движениями головой и плечами. – Ладно, хотите поиграть в эти игры, давайте поиграем. Вот, полюбуйтесь, что мы получили при проверке вашего протеже! – Куратор безопасности швырнул на стол перед Малаховым папку с документами.

– Как, спрашивается, вот это я могу теперь принести начальству? Что они мне скажут? Кого ты нам, дорогой товарищ Роман Валерьевич, предлагал? Ты что, хотел погубить на корню столь важное государственное дело? Да ты, товарищ Жидков, провокатор, вредитель и шпион! Вот что они мне на это скажут, и будут правы! А я уж не беспокойтесь, в долгу не останусь! Я сразу сообщу им, от кого поступил сей замечательный подарочек!

Малахов обратил внимание, что слово «сообщу» чекист употребил в будущем времени. «Значит, когда он рекомендовал взять нового ученого в команду, он представил это как свою собственную инициативу, – логично рассудил профессор. – Мол, смотрите, какой я борец за общее дело. Отлеживаю молодые, перспективные кадры и вовремя сигнализирую о появлении восходящей звезды. Потому теперь и ерепенится. Чуть только что-то пошло не так – сразу же рванул на попятную, пытается найти крайних». Жидкову же он ответил:

– Знаете что, Роман Валерьевич, я не намерен общаться в подобном тоне. Если вы хотите что-то обсудить со мной, вам придется прийти в себя и зайти попозже. Благодарю! До свидания!

Раздраженный куратор вышел, громко хлопнув дверью. Малахову, конечно, было интересно содержимое принесенной папки. Как он и предполагал, внутри находилось личное дело Козырева. Забыв про текущие дела, профессор погрузился в их детальное изучение.

Первый листок содержал копию рапорта Жидкова на имя Ибрагимова о необходимости расширения состава группы. В нем же он рекомендовал Козырева. Предположения Малахова подтвердились. В рапорте отсутствовали какие-либо упоминания о нем. Второй лежала характеристика с места работы Козырева, подписанная Акименко и начальником первого отдела института. Характеристика эта рисовала перед читателем образ какого-то монстра от науки. Чего стоят одни только эпитеты, которыми невзрачный листок бумаги награждал молодого человека: «заносчивый», «неуравновешенный», «склонен впадать в крайности», «презирает начальство и коллег», «существуют примеры действий, подвергающих риску безопасность сотрудников института», «неуправляемый», «самоуверенный» и даже «некомпетентный» и «не обладающий необходимыми способностями».

«Что же, – подумал Малахов, – если это и выглядит странно, то, по крайней мере, вполне объяснимо. Не думаю, что такое мог написать Акименко. Не обошлось здесь без недоброжелателей».