Гораций Голд - У финишной черты

Парень отодвинул свой стул: я слышал, как вновь раздался скрип. Вероятно, он встал и наклонился над столом. Так поступают, когда сильно взволнованы. Я взялся за ручку двери и приготовился.

— Как только я понял, что происходит, — заговорил коротышка, — я перестал произносить имена трижды. Я не смел их произносить даже единожды, потому что это заставило бы меня повторять их снова и снова… А вы теперь знаете, какова жертва. Но вчера…

— Да? — произнес доктор Шац, будто подталкивая его, когда коротышка снова замолчал.

— Вчера ограбили бар. Это случилось, когда клиенты разошлись, и бармен хотел закрыть заведение. Ворвались два парня. Завязалась драка, и бармен был убит. Затем приехали копы. Одного из грабителей подстрелили, другой убежал. Тот тип, которого ранили…

Я приоткрыл дверь и заглянул в щель. Коротышка держал перед Шацем газетную вырезку, тыкая в нее дрожащим пальцем.

— Пол Майклс, — произнес доктор.

— Не называйте его! — вскричал коротышка.

Я был готов ворваться, но доктор Шац, незаметно для парня, сделал предостерегающий жест, давая понять, что я пока не нужен.

— Я не хочу произносить его имя! — надрывался коротышка. — Если я это сделаю три раза, он умрет!

— Думаю, что теперь я понимаю, — сказал Шац. — Вы боитесь называть имена три раза, опасаясь результата. Ну, хорошо, а чего вы хотите от нас?

— Чтобы вы меня заперли. Не позволяйте мне произносить чье-либо имя трижды. Бог знает, скольких людей я могу погубить. Я смертельно опасен!

Шац уверил коротышку, что здесь ему окажут всю необходимую помощь, и передал парня в смотровую, чтобы завести историю. Это было непросто, потому что тот до сих пор не назвал себя, и доктор Мерримен, заведующий психиатрическим отделением, чуть не заработал инфаркт, пока бодался с пациентом.

После того, как парня, наконец, облачили в пижаму с длинными рукавами и выделили ему койку, мы с доктором Шацем остались вдвоем.

— Черт знает что, он тут наболтал, — сказал я. — Думать, что люди умрут, если произнести их имя три раза. Тут у любого поедет крыша.

— Рудимент детства, — ответил он и объяснил мне, что дети подсознательно верят в силу своих желаний.

Я тут же вспомнил некоторые подробности собственного детства: про то, как мой старик своим ремнем внушал мне ужас, и я много раз желал ему смерти, а потом трясся от страха, что отец и вправду умрет, и смерть его будет на моей совести. Но я перерос это, объяснил Шац, как это происходит с большинством людей. Но у некоторых, включая нашего маленького незнакомца, их детские представления не теряют свою силу, что часто приводит к подобным результатам.

— Но тот тип, которого он упомянул, Пол Майклс, — вспомнил я, — Раненный грабитель, он ведь лежит прямо в нашей больнице. В критическом состоянии, в соседнем отделении.

— У нас городская больница, — устало ответил Шац, закуривая сигарету, — Все, кому не светит частная лечебница, попадают к нам. Включая таких типов, разумеется.

— Будут ли у вас какие-то особые указания? — поинтересовался я.

— Да нет, пожалуй. В подобных случаях пациенты редко склонны к суициду или агрессии, если чувство вины не выходит из-под контроля. Главное, обеспечить ему покой. Ну, и давать успокаивающее, если понадобится.

У меня было много работы в отделении, чтобы на некоторое время забыть о коротышке, да он и не создавал никаких проблем. Прошел час или два после ужина. Мне пришлось переставить некоторые кровати и сопроводить одного несговорчивого клиента в комнату гидротерапии, так что я почти не обращал внимания на маленького парня, с беспокойством зыркавшего по сторонам.

Вдруг он подошел ко мне, отчего-то нервно трясясь, и схватил меня за плечо обеими руками.

— Я все время думаю об этом… этом имени, — забормотал он. — Я все еще хочу произнести его. Сделайте хоть что-нибудь! Не дайте мне его назвать!

— Кого? — спросил я, не сразу поняв, о чем речь. Только потом до меня дошло: — Ты имеешь в виду этого налетчика, Пола Майклса?..

Коротышка побледнел и прыгнул на меня, желая заткнуть мне рот, но слово уже вырвалось. Пришлось скрутить парня и позвать медсестру, которая вкатила ему фенобарбитал. Все это время, пытаясь успокоить его, я не переставал объяснять, что сожалею о том, что ляпнул это имя.

— Теперь я точно произнесу его, — угрожающе проскрежетал он, весь дрожа, — Даже не сомневайтесь.

Он вяло протопал к окну и сел там, обхватив голову руками.

Я лег спать около полуночи, продолжая размышлять о бедном маленьком парне, который считал, что он может вот так вот запросто убивать людей.

Утром я должен был смениться, но не тут-то было. В коридорах оказалось полно полицейских. И доктор Шац выглядел серьезно взволнованным.

— Я даже не знаю, как сообщить это нашему новому пациенту, — сказал он, качая головой. — Тот Пол Майклс, который лежал…

— Лежал? — оборвал его я. — Что вы хотите сказать? Его перевели в тюремную больницу?

— Он мертв, — произнес Шац.

На несколько секунд я потерял дар речи.

— Ай, болван! — проворчал я, злясь на самого себя, — Я чуть было не поверил, что это сделал коротышка. Ведь Майклс был смертельно ранен. Он одной ногой в могиле стоял.

— Все верно. И не было бы ничего удивительного, если бы он умер… от пулевого ранения. Но ему перерезали горло.

— А коротышка?

— Мы ввели ему мощную дозу нембутала. Он кричал, что произнес имя Майклса трижды, а значит, Майклс должен умереть, и что вся ответственность лежит на нем.

— И он пока еще ничего не знает, — догадался я.

— Естественно, нет. Зачем ему лишние потрясения.

В больнице царила сплошная неразбериха, с верхнего этажа до подвала, так что мне пришлось позабыть о том, что моя смена закончилась. Все наши больные, кроме коротышки, запертого в одиночке, каким-то образом уже узнали о Майклсе — такие вещи просачиваются сами собой, без вашего участия, и мне пришлось потратить время, чтобы успокоить пациентов. Между делом я узнал кое-какие подробности.

Старый коп Слэттэри, который у нас обычно присматривает за пациентами вроде Майклса, дежурил у входа в реанимацию, наблюдая за тем, чтобы туда не входили посторонние. У Майклса был соучастник, он еще оставался на свободе, и полицейские не исключали, что пока раненый преступник в отключке, его сообщник или какой-нибудь наемный убийца могут попытаться прикончить пациента, чтобы тот не развязал язык. Поэтому в таких ситуациях всегда выставляют охрану.

Слэттери, конечно, неплохой коп, но он, возможно, не проявил достаточной бдительности, и кто-то ночью проскользнул мимо него в палату, перерезал Майклсу горло и спокойно удалился. Другие пациенты реанимации находились под лекарствами или спали, так что они ничего не могли рассказать. Слэттери, однако, клялся, что не видел никого, кроме медсестер, дежуривших в палате, или проходивших мимо него по коридору. Он утверждал, что всю ночь не сомкнул глаз, и что самое забавное — медсестры в один голос подтверждали его слова. Хотя, возможно, это не так уж забавно: все они любили старика и могли просто солгать, чтобы никто не мог смешать его с грязью.