Ноэми Норд - Алгоритм страха. Пятый день. Перезагрузка. Ангельский туннель

– Пописдим, балерина?

– Мы знакомы?

– Разумеется, крошка! И ты, и я, и мой.

– Откуда знаешь уникод?

– Мы все знаем.

– Кто – «мы»?

– Твоя смерть.

– Смерть? Зайчик, сними забрало! Покажись, возможно, мы встречались?

Под клише просвечивает сальная рожа, охваченная жабо тройного подбородка.

– Может быть, может быть…

– Что тебе нужно?

– Ты догадлива, балерина. Мне нужно прямо сейчас вытащить свой большой и отшлепать им тебя по губам.

Тролли являются под никами в маскарадных масках, сально шутят, навязывают переписку, секс втроем, дружбу, техническую помощь, прикидываются почитателями таланта, шлют виртуальные шоколадки или марципановые розочки.

С утра до вечера монитор извивается растяжками сусальных улыбок, россыпью бантиков и писсариями в виде фарфоровых сердец.

Каждое утро из двоичного тумана всплывают сожженные кислотой лица муззий. Включается «Час раскаяния». Отключить его невозможно, он обязательный ритуал.

На экране жены-преступницы.

Постарайся переключить монитор до того, как муззия приподнимает капюшон с лица. Не гляди на изуродованные лезвием лица, иначе в эту ночь не заснешь.

Муззий показывают крупным планом, как напоминание о грехе.

Они «предупреждение и назидание». Они «зеркало судьбы». Их глаза шаловливы. Дырочки вместо носа не помеха кокетливым жестам. Хуже приходится тем, кому рассерженный супруг плеснул в лицо кислотой.

Их не жалко. Беда – их шанс и бизнес.

Муззии успевают заморозить отрезанные носы, не спешат к хирургу, пока не накрутят на сайте счет. Они особенно популярны в первые дни после увечья: вспухшие орбиты белков, волдыри, обугленные черепа. Все муззии рассказывают истории, которые заканчиваются одинаково.

– Любимый супруг отрезал мне уши, но я прощаю. На все воля Манза!

– Я ослепла. Но прощаю благоверного супруга. Мы же рабыни рабов. А раб обязан прощать.

– Муж отрубил мне руки, но Манз повелевает прощать. И я прощаю! Вера – это саван для полета на небо.

Хозяин муззии – ее судья и палач. Изуродованная супруга становится старшей женой и получает право избирать для мужа младших жен.

«Я тебя найду! – взвыл новый голос на экране. —

Ты думаешь о греховном.

Ты думаешь о клиторе, хочешь к нему прикоснуться.

Ты смотришь на чужого мужчину сквозь решетку окна.

Ты окликаешь его, ждешь прикосновений к опухшей вагине!

Умоляешь пронзить пенисом.

Показываешь голую грудь и скользишь соском

по ряду сатанинских зубов.

Он прикасается языком, надкусывает,

сначала осторожно, вдруг впивается,

словно пытается высосать жало, как после укуса пчелы.

Ты видишь в нем спасителя! Героя!

А он – искуситель! Грешник! Преступник!

Это – Грех, Грех, Грех!

Посмотри на мое лицо. Запомни.

Лицо Греха найдет тебя и станет – твоим!

Не мечтай о свободе. Освобождение – Грех!

Свобода – похоть, источник адских мук.

Бойся ее, беги прочь!

Улица – ад! Заполненный соблазнителями!

Не веришь? Посмотри, что сделал со мной Ад!

Бойся его посланников!

Найду тебя, вытащу из Греха!

Лишу тебя глаз! Сожгу твою кожу!

Напущу псов на твой след!

Найду!» —

Издерганные лохмотья губ задрожали, испуская нити бурой слюны, потекли по экрану.

Пора.

Бегу.

Свет.

Шум воды.

Экран гаснет. На других каналах проповедь:

«Муззии – идеальные жены. Они чисты, праведны, не гневливы, не противятся порке, не строптивы, не требуют ярких нарядов…»

«В толпе их легко различить по тонкому золотому звону.

И тогда, о благоверные, ваше дело – схватить нарушительницу! Проверить разрешение, доложить в верховный муззиакат».

Когда-то все было иначе.

Книги повествуют об ушедшем мире, сотканном из солнечных лучей и детского смеха. Он был создан для женщин и по меркам их легкомысленных прихотей. Женщин закидывали цветами, сражались за улыбки на турнирах, ваяли скульптуры, молились на матерей, воспевали юную красоту и зрелую страсть.

Этот мир слизнула послевоенная мерзлота. Он рассыпался в прах, как росчерк песчинок на лице.

Остатки ушедшего мира гноятся в подвалах старинного музея. Вход разрешен лишь органам безопасности. Государственной тайной стали осколки сокровищ, собранные на развалинах. Запрещены прекрасные мраморные скульптуры, диковинные картины с пейзажами гор и долин, а главное – портреты.

В пыльных стопках до потолка собраны тысячи лиц с прекрасными распахнутыми удивленными, умными или насмешливыми глазами.

Глаза – главное, что подарила человеку природа.

До того, как живые существа научились издавать звуки, они говорили друг с другом при помощи глаз. Этой способности не отнять у людей. И у картин. Они способны рассказать о невидимом. Особенно большие выразительные глаза. Даже в окружении подобострастных толп и блеска драгоценных камней они рассказывают о том, что и в далеком прошлом люди ценили грусть и тишину.

Когда приходится скрываться в норах, мы говорим одними глазами. Нельзя шуметь, чихать и смеяться. Радары способны запеленговать малейшее колебание воздуха.

Но мы справляемся.

Одна слезинка способна поведать больше тысячи слов.

Я не стала муззией только потому, что родилась амазонкой.

Таких, как мы, осталось очень мало.

Как правило, отцов, родивших амазонку, лишают должности и принуждают к изгнанию.

Произвести на свет младенца женского пола – большое несчастье для семьи. Но если дочь, ко всем несчастьям, еще и амазонка, дело оборачивается трагедией.

Амазонки с рождения остроумны, любят подражать взрослым, но, высмеивая стражей, доводят родителей до слез. Во время обучения в младших классах они всегда лидеры, учеба дается не то что бы легко, но знания словно считывается из генетической памяти.

Они знают, что с рождения приговорены к смерти.

Но, скорее всего, само общество, корчующее разумные ростки, приговорено к бесславному будущему.

Аномальный ген выявляют еще в роддоме.

Этот ген передается от матери по материнской линии, но виноватыми считаются отцы, так как некоторым из них трудно убить свою дочь.

Дело не только в том, что девочки-мутантки рождаются не с криком, а с ослепительной улыбкой на лицах, и даже не из-за природного очарования и особенного света в любопытных глазах.