Ноэми Норд - Алгоритм страха. Пятый день. Перезагрузка. Ангельский туннель

Их крепкие ручонки сразу после первого вздоха способны с неистовой силой вцепиться в волосы отцов. Новорожденные амазонки, словно чувствуют, что попали в страшный мир, что секатор в руках мужчины, склонившегося над роженицей, не игрушка.

Но если отец, взяв крошку на руки, успеет встретиться с доверчивым детским взглядом, запускается механизм надежнее пуповины.

Принято считать, что слезы на глазах отцов – позор. Но позорнее бегство из родильной палаты со спрятанным свертком под плащом.

Для отцов амазонок заведено правило: если собственноручно обезглавишь запрещенное дитя, получишь денежную компенсацию.

Благочестивые родители так и поступают. Но некоторые не могут поднять руку на новорожденную девочку.

Жизнь таких людей сразу превращается в ад. Шаг – и ты в нищете, без работы, без крыши над головой. Зато ненаглядное дитятко сидит беспечно на твоем плече и говорит:

– Пап, гляди, женщины прячут лица в тряпки. А для чего?

Действительно, для чего?

Противогазы на лицах муззий появились во время массового заражения черной чумой. С тех пор женщины, как порождение грязи и разносчики заразы, обязаны быть укутанными с ног до головы в черный саван. Дозволена лишь узенькая прорезь в саване для глаз.

– Пап, тот дядя сказал, что муззии – заживо похороненные.

– Молчи. И никому ни слова о дяде.

– Почему нельзя?

– Потому что он друг.

– Я- муззия?

– Нет. Ты – другая.

– Я лучше их?

– Конечно, милая, ведь ты же не «заживо похороненная».

– А почему?

– Вырастешь – узнаешь.

Отец увез меня от расправы, спрятал в руинах мертвого города.

Там я и выросла.

О, нет, не среди так называемых нелюдей и отступников, проклятых человечеством, а среди настоящих людей. В мире, кроме хомячков и пластиронов, остались и настоящие люди.

Если в механизме не хватает детали, то он не работает. Так и человек. Если мозг без цепей – он вольное существо.

– Почему дураки живут в городе, а мы, умные, в норах? – однажды я спросила отца.

– Не задавай нечетких вопросов, Ана.

А вопросы так и зудели на языке. Их становилось все больше. Обычно я сидела у отца на коленях, когда начинались споры у костра, и мне приходилось многое о себе узнать.

Отцу говорили:

– Раймонд, девочку нужно оставить в норах.

– Она пойдет со мной, – отвечал он.

– Амазонку не скроешь от Пекла. В городе опасно. Каждый гражданин обязан пройти тест на генетическое совершенство.

– Мы что-нибудь придумаем, все будет хорошо, – не сдавался отец.

Однажды у костра появился новый человек. Он был молчалив, ни слова не проронил. Мужчины подвинулись, освобождая место. Он долго собирался с мыслями, чувствовалось, что тяжело вспоминать о прошлом. После долгого молчания, отогрев руки над пламенем костра, он приступил к рассказу:

– Плохо дело. Я только что из Мегаграда. Изгои, пришлецы, уроды, все у кого нет паспортного чипа в затылке, сжигаются на месте.

– Сжигаются?

– Испепеляются плазмометами. Был человек – и нет. Лишь кучка пепла. Черный жирный пепел, закрасил стены домов и окна. Город словно в трауре. Не стоит выходить по ночам. Улицы охраняют пластироны. Они реагируют на малейшее движение воздуха. Лишь только раздастся шум – врубаются прожекторы, и камеры начинают транслировать показательную аннигиляцию нарушителя.

– Как ваша группа справлялась с этим так долго?

– Мы нашли слабое место пластиронов. На производстве ночных стражей здорово сэкономили. В темноте они реагируют лишь на вибрацию. Мы научились передавать информацию посредством карманных фонарей. Наши люди были рассосредоточены по кварталам в шахматном порядке. Ход конем стал козырем в передаче информации между сигнальщиками. И вот… Все сломано… – незнакомец опустил голову на колени, закрыл ее руками.

Нет, он не плакал, слез не было, он стонал. Стонал, как от боли:

– Столько людей… Лучших из лучших…

Отец посмотрел мне в глаза, матери, всем присутствующим и сказал:

– Надо идти. Медлить нельзя. Цепочку нужно восстановить. Пекло потеряет чутье, если направим его по ложному следу.

Мужчины молча смотрели в огонь.

Незнакомец осевшим голосом прохрипел:

– Вернуться в Мегаград – верная смерть.

– Может, стоит переждать? Уйти на дно? – предлагали мужчины у костра.

Отец упрямо твердил:

– Мы не можем оставить норы без медикаментов. Энергия тоже на исходе. А зима приближается.

– Все это мы знаем, Раймонд. Но некому идти. Кто-то ранен, кто-то стар, а кто-то просто душой не готов.

– Я пойду, – сказал отец.

Не беда, что в нашем прайде слишком много стариков и старух. Они не ищут полезностей на развалинах, шутят, что сами стали «развалинами», богатство которых – воспоминания.

Будущее – маразм по сравнению с тем, что уже никогда не вернешь.

Когда случилось Ядерное Недоразумение, старики были еще в расцвете сил и здоровья. Они успели привести в порядок кусочек незараженной зоны.

Спасибо им за расчищенную территорию, углубленные тоннели, уютные норы, воду и свет!

По вечерам старики собираются у костра. Мы присаживаемся рядом и слушаем разговоры, в которых узнаем историю расколотого мира. В нем творили художники, режиссеры, ученые, великие музыканты и рэперы.

Вся история Мегаграда связана с «развалинами».

Хочется отдельно рассказать о каждом.

Кеклус

Он наш руководитель, «президент», вождь, хранитель Карты.

До войны Кеклус был главным пожарником и вахтером секретного филиала академии Даммера. Во время экстренного погружения в бункеры ему пришлось взять на себя руководство по уничтожению некоторых стратегических разработок, с чем он отлично справился: замуровал и затопил все академические лаборатории.

Мой отец, мама и остальные ученые во время удара находились в изоляционных бункерах. В случае глобального поражения Кеклус должен был привести в действие газовую камеру, чтобы мозги выдающихся ученых не достались врагу.

Но Кеклус не сделал это.

«Рука не повернулась», – так он объяснил, почему все мы живы.

Не выполнил главное задание. И оказался прав.

Персонал спасся в верхних отсеках, но важнейшие проекты пропали навсегда. Жаль, конечно, там было много ценного, но враг захватил Мегаград, и разработки помогли бы террористам захватить весь мир.

К сожалению, тогда никто не знал, что во всем мире после ядерного удара уцелел лишь этот инвестиционный центр.

Когда люди вышли из бункеров, Кеклус стал руководителем прайда. Он не позволил растащить оборудование из отсеков, где оно окончательно погибло, заваленное селем.