Альба Тенгра Джез - Анакреон: ошибка выжившего

– Расслабься, истина приходит, когда к ней готовы.

– И не говорили бы, что ты рехнулся, сразу бы поняли…

– Я узнал в самое подходящее время, – вздыхаю я и встаю, – Поправляйся. Когда мы увидимся в следующий раз, ты расскажешь мне, как поживают новые симбиотики. Хорошо?

– Конечно. Я даже, наверное, могу показать их…

Я поспешно выхожу, провожаемый напряженным взглядом Страли. Однако, она не стала ко мне обращаться. Я шагаю к своему кабинету весь в своих мыслях, и даже как-то удивляюсь, когда обнаруживаю себя в коридоре на своем этаже. Весь путь прошел мимо меня. Нет, Арл, так дела не делают, соберись.

Из уборной несколькими дверями дальше выходит Больдо и замечает меня. В одной из его четырех рук огромная кружка. Эта массивная, мускулистая туша, флегматично прихлебывая, идет ко мне.

– Вот ведь засада, если бы тебе Саймон чуть раньше сказал, никто бы не думал, что ты кукухой поехал и пора на пенсию.

Я молчу.

– Впрочем, если бы ты постарался и донес до нас идею о заговоре раньше, Саймон мог бы и не быть в этой поездке, – продолжает Больдо, – Так что, наверное, он сам себя наказал за свою невнимательность.

– Прости, что в твоем стакане, с которым ты из сортира вышел?

Больдо немного напрягся – обычно я не допускаю ни крохи агрессии в наших разговорах, ибо это не эффективно. Я предпочитаю инвестировать время в более полезные дела. А тут нечто вроде провокации.

– Кофе.

Я беру его кружку, Больдо слишком удивлен, чтобы возражать. Нюхаю. Возвращаю.

– И правда. Ну, хорошего дня.

– Впрочем, и без сомнительных историй ты далек от нормальности, – говорит он мне вслед.

Ну да, я иногда выгляжу странновато. Но прежде всего – эффективные действия, приводящие к результату, а как со стороны выглядит – вторично. По крайней мере, мне никто не подкидывает слабительное в кофе. А это значит, что я в коллективе принят куда лучше, чем Больдо. А еще, я обеспечил себе спокойный отъезд на задание без новых случайных встреч с этим типом.

Эффективно. Просто. Чуть-чуть некрасиво, но оправданно.

Десятилетия работы с людскими мозгами не могут не дать результатов: я получил образ нападавшего из головы Саймона, я предположил, куда он направится. Я нашел его в считанные часы, я даже угадал, что он должен делать в этот момент.

Наука. Знания. Интеллект.

Все то, что я люблю, и чего напрочь лишен этот тип. Я нашел его на пути в Одаринн, он пытался улучшить свой корявый шалаш в лесу, где планировал отсидеться пару недель, прежде чем возвращаться в люди. Он еще не решил, в каком городе будет жить, но я уже знаю, чем бы закончились его колебания.

Сейчас рослый детина, благоухающий не первой свежести перегаром, подвешен к толстой ветке векового дуба за перетянутые леской лодыжки. И хотя я намотал немало слоев, она резала его кожу. Верзила смешно сдавленно пищал, его маленькие глазки вылупились на меня с его багрово-синей опухшей рожи.

– Одного не понимаю, что за несерьезность? – говорю я, медленно и уверенно шагая вокруг детины, – Наняли какого-то жирного алкаша на столь важное дело.

Верзила орет, ругается, угрожает. Я стою к нему спиной, вглядываясь в сумрак между деревьями. Там поют птицы, ветер колышет листву. Нежно и мягко, как гриву покладистой лошади.

А позади меня раскачивается зловонное тело, которому нечего сказать, потому что он туп и плохо информирован. Он, видно, ожидает пыток, говорит все, что знает, лишь бы легче пришлось. А пыток не будет.

Я протягиваю нейриты к основанию его черепа. Я вижу его разговор с заказчиком его глазами. Через пелену алкогольного опьянения, к сожалению. Их встреча произошла в Денеко, в убогом трактире.

Тут я немного задержусь в черепе пьяного тугодума.

Мерзкое желтоватое освещение, достаточно скудное, чтобы стараться избегать источников света. Либо кромешная тьма, либо бьет в глаза, что для пьяного тела тоже своего рода мучение. Жирные потные официантки, трактирщик горланисто сквернословит. Мои волосатые руки липнут к столу, я сперва злюсь, затем смиряюсь. Зато пиво здесь хорошее.

Я лицезрю то, на что верзила внимание не обратил, потому и передать не может. Но он это видел, и из закоулков его маленького мозга я вытащу все до последней крохи. В трактир входит неприметная группа людей в дорожных плащах. Кажется, двое мужчин. Они ничем не привлекают внимание, пока не обнаруживают, что в помещении кого-то не хватает. Они растеряны и позволили себе минутку суеты, но быстро снова успокоились. Они пару раз входят и выходят, останавливаясь, чтобы поговорить друг с другом. Затем разделяются и присоединяются к каким-то компаниям, сидящим здесь уже давно.

Голова верзилы, из которой я наблюдаю за этой встречей, крутит внутри себя мысли о деньгах и несправедливости, тяжком труде, к которому он непричастен, и способах заработка. Больше – стонов о несправедливости, конечно. Голова поворачивается в сторону крупной женщины, парни в дорожных плащах остались вне зоны видимости. Верзила любуется женщиной. На первый взгляд она вызвала у него отвращение – это дылда под два метра, с необъятной талией, но чем больше он на нее смотрит, тем больше она ему нравится. Очень подтянутая, грациозная женщина, вероятно, спортсменка. Интересно, чем может заниматься дама в такой весовой категории? Конкуром на грифоне? Сумо? Ее широкая талия крепко перетянута широким поясом, а величина груди и чресл такова, что общая форма напоминает песочные часы, что вполне женственно и сексуально.

Верзила начинает ощущать мужской интерес к этой особе, но она увлеченно о чем-то говорит с товарищем схожей комплекции. Ее собеседник огромен, как медведь, и сидит спиной ко мне. Конечно, к такой паре подходить станет только очень самоуверенный или слишком пьяный человек.

Тут из слепого пятна его зрения выплывает один из мужчин в дорожном плаще и подсаживается к нему. Он не представился. На нем много грима, я пытаюсь разгадать настоящие черты его лица. Голос кажется мне знакомым, но я не вполне уверен, мне-Арлахазару или мне-пьянчуге. Его грязно-русые волосы слегка слиплись, словно он причесал мокрые пряди – я уверен, что на них краска. Скулы кажутся острыми, подбородок – узким, никаких следов щетины, словно она на нем не растет. Большие глаза, высокий лоб – некоторое время мне кажется, что это может быть женщина. Игры освещения и пьяного ума мешают мне понять, где кончается грим. Мне кажется, свой подбородок у этого господина – широкий и, что называется, волевой. Я не могу различить цвет его глаз, но они довольно светлые.

Он говорит, что кто-то дал ему понять, будто его собеседник может принять любое задание. Что ему не занимать отваги и прямолинейности. Гордыня ударила в пьяную голову, он, конечно, сама доблесть! Но последовавшие намеки на беззаконие заставили насторожиться. Потому что совесть толстяка нечиста, а тут – незнакомец и в курсе.