Пётр Безруких - Контракт на два дня. Трилогия. Книга вторая. Дорогами войны

Поздно вечером, когда уже стемнело и они прошли деревню Гибуличи, колонна свернула направо на просёлочную дорогу и через пару километров зашла на территорию, огороженную колючей проволокой и охраняемую множеством часовых с автоматами и винтовками. Это оказался только что созданный немцами лагерь под открытым небом для советских военнопленных. Тут отсутствовали какие-либо постройки, просто чистое поле, огороженное столбами с колючей проволокой в два ряда и несколько вышек по периметру с пулемётчиками и прожекторами. В дальнем углу лагеря выкопаны неглубокие ямы, используемые как отхожее место. Рядом глубокие ямы, где лежали тела умерших пленных. Видимо, по мере того как пленные умирали, их бросали в ямы, но не закапывали, а только присыпали хлорной известью и землёй, ожидая, когда они наполнятся.

Пленных в лагере оказалось много, наверное, несколько тысяч. Они лежали и сидели прямо на земле, некоторые бесцельно шатались по лагерю. Яша и Серёжа медленно брели, едва передвигая уставшие ноги, в поисках, где можно устроиться. Наконец нашли свободное место недалеко от выгребной ямы, всё остальное пространство оказалось уже занято. От ямы распространялся неприятный запах, но они так измучились и устали, что обессилевшие упали на землю. Надеяться на то, что немцы их ночью будут кормить или хотя бы поить, не имело смысла. Они легли на вытоптанную траву, прижались друг к другу и накрылись Яшиной шинелью, чтобы не замёрзнуть ночью. Так и уснули, а точнее, забылись до утра.

***

Когда ребята оказались в лагере, то узнали, что они с первого дня войны были обречены погибнуть или попасть в плен. Из окружения они выходили в никуда. Когда Яша с Колей остались вдвоём в сорока километрах от Волковыска, немцы уже заняли Минск, и бои шли в ста километрах восточнее от него в районе Борисова. Красная армия стремительно откатывалась на восток, бросив в лесах Белоруссии на верную погибель или мучения в плену триста двадцать тысяч своих верных и отважных солдат, храбро встретивших вероломного врага и сражавшихся до последнего патрона. До линии фронта им оставалось пройти не сорок, а триста семьдесят километров. Даже если бы у них были продукты, то всё равно по белорусским лесам, полям и болотам, занятым немцами, они бы дотуда никак не дошли.

Дни в лагере протекали однообразно, и вскоре они потеряли им счёт. Гнетущее безделье за колючей проволокой перемежалось с попытками как-то выжить и обзавестись самым необходимым для выживания. Примерно в десять часов утра пленных начинали кормить. К полевым кухням на раздачу выстраивались длинные очереди. Паёк на целый день состоял из горячей похлебки – сваренной на воде макухи – жмыха, образовавшегося при производстве подсолнечного масла, ста пятидесяти граммов хлеба, выпеченного из ржаной муки грубого помола с добавлением отжима сахарной свеклы и муки из соломы или листьев, а также трёхсот пятидесяти граммов чая без сахара. Есть это было совершенно невозможно, но пленные ели, чтобы не умереть с голоду.

У ребят не было котелков, и они так бы и остались голодными, если бы их опять не спасло умение Серёжи говорить по-немецки. Он сумел выпросить у немца, раздававшего еду, две больших консервных банки, и они из них ели, а точнее, пили противную жижу. Чай сначала заливали в Яшину фляжку, но потом Сергей сумел выпросить ещё одну консервную банку, и то не сразу. При первой попытке другой немец его сильно избил. Немцы тоже оказались разными, некоторые вели себя более-менее по-человечески, но большинство зверствовало. Эти консервные банки и фляжка стали для ребят огромной ценностью, приходилось их держать постоянно при себе, чтобы не украли. В лагере воровали всё, и Яша по глупости уже остался без сапог. Он решил на ночь разуться, чтобы ноги отдохнули, снял сапоги и поставил рядом. Утром сапог уже не нашёл. Теперь оба ходили босые.

С первых дней пребывания в лагере к ним регулярно наведывались бывшие советские офицеры в сопровождении немецких офицеров. Они собирали пленных и рассказывали, как доблестная немецкая армия скоро возьмёт Витебск, Могилев и Смоленск, а через месяц будет в Москве, что Красная армия практически разгромлена и в панике отступает. Ещё они говорили, что все красноармейцы, сдавшиеся в плен, считаются в Советском Союзе предателями, и если даже Германия захочет вернуть пленных Сталину, то после возвращения в СССР их там будут судить, а затем отправят в лагеря или расстреляют. Пленным красноармейцам предлагали идти служить к немцам, за это сулили сытую жизнь и свободу. Некоторые, измученные голодом и потерявшие веру, соглашались. Яша и Серёжа, несмотря на то что сильно страдали от голода, антисанитарии и буквально скотского существования, решили, что к немцам они служить не пойдут никогда. Больше они на такие собрания не ходили.

Целыми днями ребята сидели или лежали и разговаривали, вспоминая свою жизнь до войны. В основном говорил Серёжа, рассказывая про Ленинград – город трёх революций. Яша его внимательно слушал, ведь всю свою жизнь он прожил в деревне, а из городов ездил только в Великие Луки. Там дворцов, каналов и садов, о которых говорил Серёжа, и в помине не было. Он ещё в школе мечтал уехать в город, устроиться там на работу и пойти учиться. Но деревня не хотела его отпускать, ей требовались рабочие руки. Поэтому председатель колхоза уговорил его остаться и поработать, а отец принял сторону председателя, видимо, тоже не желая отпускать сына. Но после армии Яша хотел остаться в городе, а домой приехать только повидаться. Тем более, что ему полагалась льгота при поступлении на рабфак.

Серёжа вспоминал, как они всей семьёй, когда ещё был жив отец, ходили в театр оперы и балета (бывший Мариинский), слушали оперу «Любовь к трем апельсинам» и смотрели балет «Бахчисарайский фонтан». Часто гуляли в Таврическом саду, который находился недалеко от их дома, и они с братом Володей очень любили есть эскимо, которое там продавали. Рассказывал, как он мальчишкой часто катался на трамваях, причём на подножках или на «колбасе», чтобы не платить за билет. Отец с матерью его несколько раз за это сильно отругали. Летом они с братом бегали смотреть, как разводят мосты. А ещё он видел пять наводнений: в 29-м, 32-м, 35-м, 37-м и 38-м годах, когда вода в Неве поднималась и заливала почти половину города.

Воспоминания отвлекали от окружающей действительности и вселяли хоть какую-то надежду на то, что удастся выжить. Кормили пленных всё так же плохо, и их спасало только то, что они целыми днями лежали или сидели. Если бы работали, то давно бы умерли от измождения. Но это выяснилось позже. От голода пленные ели траву, она была горькая, противная, но всё же немного утоляла голод. Немцы же пригоняли в лагерь всё новые колонны советских пленных, а из лагеря за это время увели всего три партии. В результате вся территория оказалась забита пленными так, что скоро ходить по лагерю стало очень сложно. Повсюду сидели и лежали голодные, грязные и обросшие щетиной красноармейцы. Некоторые из них умирали от голода и болезней. Если пленный заболевал, то это означало смертный приговор, никто его не лечил и никакой помощи не оказывал.