Александр Фролов - Гребень Дракона

Ласка открыла над панелью свой экран, на котором появилась блок-схема. Она собралась о ней читать доклад, но я её опередил:

– Роза, мне уже понятен принцип управления гравилетом. И панель я успел рассмотреть. Ничего сложного. От пульта сигналы подаются в распределитель команд. Это ручной режим. А от мозга пилота мысленные команды поступают в преобразователь. Так же, как и в других виртуазных системах, введена обратная связь уточнения задания. Проверенные и нормализованные команды направляются затем также в распределитель, который связан с гравитационным двигателем, рулями, аннигиляционной курсовой пушкой и другими потребителями. А это – внешний локальный и объемный свет, освещение в салоне, трансформация салона, система жизнеобеспечения пилота. Все силовые блоки получают энергию от бортового адаптера, соединенного виртуазным фидером с сетью «Энерго». Кроме того, имеется навигационное устройство, оно принимает команды от преобразователя и после их обработки напрямую управляет рулями.

– Всё правильно, Ник. Раз тебе всё понятно, переходим к вождению. Запускай аппарат, – с довольным видом проговорила наставница.

Я нажал на зеленый грибок «пуск» – все кнопки, клавиши, рукоятки тумблеров тускло замерцали, а из-под кресла вынырнул светящийся набалдашник, похожий на куриное яйцо, и завис рядом с моим правым подлокотником. Роза включила трехмерное виртуальное изображение, и вокруг нас появился пейзаж какой-то безжизненной планеты. Её поверхность, ярко освещенная огромным бордовым солнцем, была покрыта острыми красноватыми камнями, вздыблена воронками кратеров и изрезана глубокими трещинами; ландшафт довершали хаотично торчащие повсюду высокие скалистые пики.

Масса незнакомой планеты была больше, чем у Илоны. Возросшая сила притяжения четырьмя дополнительными «же» вдавила в кресло моё, и без того, увесистое тело. Я активизировал опцию «гравитация», с целью поддержания собственного веса в пределах обычных восьми пудов *, и посмотрел на приборную доску: маленькое световое табло подсказывало, что фактический цвет звезды – голубой, а температура за бортом составляет плюс 775 градусов по Цельсию.

Моё внимание привлекли три кнопки трансформации салона. На первой были изображены два стульчика, на второй – стол, а на третьей – кроватка. Я нажал на среднюю. В тот же миг наши кресла развернулись вместе с нами, разъехались спинками к бортам плафона, и мы с Розой оказались лицом к лицу; из моего подлокотника выскочила пластинка и раздвинулась в довольно-таки большой стол без ножек, который горизонтально повис в воздухе между нами. Я облокотился на него и попробовал покачать, но он даже не шелохнулся.

– Нет-нет, Ник. Ни локтем, ни коленом ты его не столкнешь, – со смехом произнесла наставница, глядя на мои тщетные старания. – Стол очень устойчив, но его можно легко переместить куда угодно.

Она взялась рукой за край столешницы, сдвинула её в сторону и поставила вертикально.

– Ух-ты! Очень удобная вещь для рыбалки: водочки тяпнуть, ушицы похлебать, – сказал я с восхищением и нажал кнопку с кроваткой.

Столешница мгновенно свернулась в пластинку и шмыгнула в подлокотник, панель управления приподнялась дальней стороной и наехала на лобовую часть колпака, одновременно с ней наши кресла под нами плавно растеклись по полу, и через секунду мы с Лаской уже возлежали на грави-перине, занявшей всю квадратуру летательного аппарата. Было очень мягко и уютно. Женщина лежала рядом и с легкой улыбкой смотрела на меня, а в её больших серых глазах сверкали озорные искорки. Она взволнованно дышала и, словно специально, приоткрыла губы – для поцелуя – приготовилась уже.

Мне вспомнились недавние колкие слова Розы, что она мне, дескать, отдалась однажды, а я вместо того, чтобы поиметь её, бесчувственную, поджал хвост и замаскировался в кустах, проявляя там благородство. «А здесь и спрятаться-то некуда – кустов нет. Вон пекло какое! Сгорело всё! Не хватало бы ещё и хвост себе припалить, – с сарказмом думал я, глядя в её искрящиеся глазищи. – Что ж, вызов брошен! Значит – надо действовать! Отступать дальше некуда: уж лучше быть отвергнутым, чем жалким хвастунишкой в мокрых штанишках». Включив опцию «антителепат», а за одно – и «телепата», я начал прикидывать в уме, как бы покорректнее да поделикатнее подступиться к кралечке с предложением интимного характера. У меня уже почти созрел план любовного сценария, как вдруг я отчетливо уловил её размышления:

«Да. Он – сильный, выносливый, находчивый и очень сексуальный. Он мне ужасно нравится! Но спешить не надо. Поиграю с ним, пощекочу нервишки, помучаю, разожгу в нём неистовый огонь страсти, а потом погляжу: может быть, и дам… коленочку потрогать. Может быть».

Я выключил «антителепата».

«Здрасьте вам с кисточкой! Да с такими темпами у нас с тобой после «коленочки» просто-напросто не останется времени на остальные части тела. И вообще, меня не устраивают игры в «может быть», мне по душе – «наверняка», – подумал я в ответ, глядя на неё с хитрой улыбкой, и сразу перехватил её новую мысль:

«Бляха-муха! Да ведь он мысли мои читает! Замечталась, дура старая, прозевала, когда он опцию включил. А я-то… п-ш-ш-ш-ш».

Дамочка подскочила, как ужаленная, и нажала кнопку с двумя стульчиками. Постель в ногах вспучилась двумя горбами, из них сформировались кресла, а панель съехала с лобовины плафона. Трансформация произошла так быстро, что я не успел опомниться и всё ещё лежал на полу.

Роза – со смущённой улыбкой на порозовевшем лице – плюхнулась на сиденье и, пытаясь закамуфлировать своё смятение, прикрикнула:

– Ник! Хватит валяться! Пора заниматься. Порезвились – и будет!

Я поднялся и сел в кресло, размышляя между делом: «Это „пш-ш“ – неспроста. Это она своего „антителепата“ врубила».

– И то верно – порезвились на славу. Давненько я так не забавлялся! – сыронизировал я и подумал ей в пику: «Всё, баста! С этой минуты – никаких интимных намеков с моей стороны, ни одного похотливого взгляда в её сторону. В общем, долой какие бы то ни было сексуальные подкаты. Всё – чисто деловые отношения: она – моя учительница, я – её ученик. В чём проблема? Как будто мне не с кем больше развлекаться!»

– Включай «полет», управляй движением с помощью джойстика, но без резких рывков, чтоб нас не швыряло из стороны в сторону, а ногу всегда держи на педали тормоза, – принялась наставлять меня Ласка как ни в чём ни бывало.

Я щелкнул клавишей, плавно приподнял светящийся набалдашник и сдвинул по ходу, ощутив ладонью его упругое сопротивление. Гравилёт послушно взвился в чужое небо и помчался вперед. Наблюдая за показаниями приборов и прислушиваясь к подсказкам наставницы, я стал нарабатывать навыки вождения. То я свечой взмывал к звездам и там, в вышине, зависал в черной бездне или же нёсся по орбите над безжизненной корявой поверхностью планеты-незнакомки; то смело пикировал на скалистые гребни и – для прикола – резко тормозил в полуметре от какого-нибудь гранитного уступа; то на бреющем полете низко-низко проносился над растрескавшейся магмой, с диким креном огибая каменистые громады. Я – летал! И ликованье распирало мою душу. Мне даже почему-то вспомнился Горьковский буревестник, гордо реющий над седым от пены морем…