Алексей Резник - Планета несбывшихся снов

К счастью, мама пребывала в полной уверенности, что сын ее сдал экзамен этому страшному Солонцу, а папа находился в зависимости от сильной эйфории, возникшей в результате большого количества выпитого вина, чтобы заметить мгновенную вспышку едва не начавшейся ссоры между молодыми людьми. Но мама все же осторожно спросила:

– Ну, ведь вы же туда с руководителями летите? Да и приготовлено там, наверное, все для вас?

Джон посмотрел на маму так, словно постарался навсегда запомнить расположение каждой сеточки-морщинки и складочки на ее лице. Но, не дав развиться тревожному предчувствию до степени болезненной ни у себя, ни у мамы, Джон поскорее разлил всем вина по давно опустевшим бокалам. Но, все же, обстановка за столом неуловимо изменилась – что-то незримо треснуло и пошло наперекосяк. Особенно остро кардинальное изменение праздничной атмосферы почувствовал Джон, да и Марина, наверное, тоже, потому что примерно в полночь (хотя еще можно было сидеть да сидеть) она встала, поблагодарила за ужин, за прекрасно проведенный вечер и сказала, что уже поздно и ей пора домой.

Джон проводил ее. Они расстались у проволочной калитки в изгороди, окружавшей владения роскошного особняка отца Марины. Она долго и пристально смотрела ему в глаза и затем, на мгновенье дрогнувшим, голосом произнесла:

– Ты был прав – на Плеве тебя ждет настоящий Ад, и никто лучше моего отца не знает об этом.

Больше она ничего не сказала. Они еще несколько минут стояли, молча, держась за руки, и Джон так и не набрался мужества обнять ее и поцеловать. Она сама, в конце-концов, быстро обняла его за шею, коротко поцеловала в щеку и сказала на прощанье:

– До встречи, Джо. Я буду ждать тебя!

И перед тем, как окончательно скрыться за калиткой, она шутливо погрозила Джону пальчиком и наказала:

– Смотри, не влюбись там в кого-нибудь на этой Плеве!

– Если только в какую-нибудь особенно симпатичную самку летающего тарантула! – фыркнул Джон, и у него моментально испортилось настроение. А перед глазами сам собою всплыл образ той обнаженной странной и ослепительной красавицы, фотографию которой днем показывал плевянский зоолог Брэдли Киннон, а в ушах вновь и тоже сама собою прозвучала нежная мелодия голоса таинственной космической русалки. Примерно с минуту он стоял в полной прострации, глядя прямо перед собой твердым стеклянным взглядом, а затем, очнувшись, пешком отправился домой.

Остаток ночи Джон просидел с родителями – почти до самого рассвета, пока внезапной и бестактной трелью не разразился домашний телефон.

– Проклятые сволочи! – точно зная, кто мог ему позвонить в такую рань, не сдержался и прямо при родителях выругался Джон. – Даже в такую ночь не дают покоя!

Провожаемый удивленными взглядами родителей, он прошел к телефонному аппарату, находившемуся в прихожей.

– Да-а?! – рявкнул Джон, как можно неприветлевее.

– Я не мог бы услышать Джона Гаррисона? – послышался в мембране вежливый, почти робкий, весьма приятный мужской голос, причем голос, как будто, смутно знакомый.

Джону стало неудобно перед вежливым незнакомым абонентом за свою грубость и он, как можно деликатней и мягче произнес в трубку:

– Я слушаю вас внимательно.

– Простите меня пожалуйста, что я звоню Вам в такой ранний час, но у меня не было иного выхода. Это – Брэдли Киннон.

– Брэдли Киннон?!?!?! – изумлению Джона, казалось, не было предела. – Ради Бога – простите, что я Вам так грубо ответил!

– Да нет-нет, ничего, я прекрасно понимаю вашу реакцию. Но я буду краток. Я звоню Вам затем Джон, чтобы Вы немедленно отказались лететь на Плеву!

– ?!?!?! … … … Но тогда меня отчислят из университета – вы же прекрасно об этом осведомлены!

– Жизнь, согласитесь, дороже! – резонно заметил плевянин, – Поступите в какой-нибудь другой университет. Их так много на Земле.

– Нет – я полечу! – твердо ответил Джон Гаррисон. – По двум причинам и обе причины очень существенны. Первая из них: я никогда не меняю своих решений! – далее он почему-то умолк.

– А – вторая? – заинтересованно спросил плевянин.

– Я… влюбился! – с небольшой заминкой, но все же достаточно уверенно ответил Джон.

– В кого?! – теперь уже пришел изумиться черед Брэдли.

– В ту обнаженную красавицу на Большом Дереве – ей срочно требуется моя помощь! К тому же вчерашней ночью я слышал ее голос – чарующий голос русалки, попавшей в беду! Кстати, Брэдли, – не давая опомниться собеседнику и вставить хотя бы слово, продолжил Джон, – мой телефон вполне может прослушиваться спецаппарутурой КМБ. Так что вы сильно рискуете.

– Я звоню с борта звездолета по специальному каналу, который не сумеет пробить никакая аппаратура никакого КМБ. А лично от себя я скажу, что очень рад, что вы не испугались и приняли мужественное решение лететь, несмотря на мое предупреждение! – и Брэдли отключился, оставив Джона стоять у телефонного аппарата в полном недоумении. Неизвестно, сколько бы он так еще простоял, если бы его не позвали обеспокоенные мама с папой. Но телефонный аппарат вдруг вновь разразился прямо в лицо Джону бестактной пронзительной трелью. Он подумал, что это опять звонит Брэдли, но он ошибся. В трубке раздался почти вкрадчивый, но вместе с тем грубый и неприятный голос:

– Твой Брэдли Киннон – круглый невежда и дурак, раз столь низко оценил наши возможности. Завтра в девять утра явишься в ЦК КМБ, четырнадцатый кабинет, там с тобой побеседуют. И, чтобы безо всяких фокусов, молодчик! А сейчас можешь идти досыпать или там дотрахиваться – не знаю, чем ты всю ночь занимался! – далее послышалось короткое циничное хихиканье, и дежурный оператор КМБ отключил связь.

В глубине извилистого Родового Дупла Геры через каждые пять метров, из узких отверстий, специально пробитых в золотистой древесине, торчали благоухавшие сладкими усыпляющими ароматами букеты ночных восьмилепестковых цветов ароказарий. Ароказарии распускали свои роскошные полупрозрачные лазоревые лепестки по ночам, когда обитателям Дупла необходимо было крепко спать, и собирались в плотные закудрявленные бутоны с первыми лучами рассвета. Рассвет требовал немедленного пробуждения людей, чья жизнь на Деревьях проходила в неустанном напряженном труде и ни на секунду не ослабевающей бдительности. Лазоревые цветы-будильники никогда не увядали, так как их длинные мясистые корни омывались самим соком Ракельсфага – живительным, не иссякающим нектаром, целыми полноводными реками струившимся с многокилометровой глубины таинственных подболотных скважин, созданных в полости Плевы самой природой этой уникальной, обреченной на скорую гибель, планеты. Скорой, гибель, разумеется, следовало считать по космическим планетарным масштабам.