Валерий Шестаков - Умри вовремя

– Нам, биологам, нужен весь Ковчег, – сразу начал молодой специалист с красивой черной аккуратно подстриженной бородкой. В его очках отражалась единственная электрическая лампочка, подвешенная на проводе за крюк, вбитый в стену, и Гэмфри не мог разглядеть его глаз. – Для сохранения жизни животных и растений требуются создание самых разных условий. Это невозможно выполнить в одном зале.

– Естественно, для постельного клопа нужна как минимум постель, – ехидно заметил грузный нескладный человек с рыжим ежиком на голове и рыхлым красным лицом. Гэмфри узнал Энергетика, почувствовал и постоянно сопровождающий того густой пивной дух, которым теперь пропитывалось все помещение.

–Разнообразие живого велико, около 10 миллионов видов,– мрачно повторил Биолог, совершенно не принимая шутливого тона. – Понимаете! 10 миллионов! Только перечень их, напечатанный на машинке, занял бы всю эту комнату. Вся Земля была им Ковчегом, а наш, в отличие от библейского, не вместит и тысячной доли.

В его голосе слышалась такая горечь, что все замолчали.

– Вам, дорогой Энергетик, лучше подумать над надежной системой энергообеспечения, а не думать о клопах, – кивнув на временами тускнеющую лампочку, добавил один из присутствующих.

– Не беспокойтесь, – вмешался в разговор офицер безопасности, принявший замечание и на свой счет, – у нас подготовлены уже несколько танкеров с нефтепродуктами, да еще два на подходе. На двадцать лет жизни в Ковчеге хватит с лихвой. Уже завтра начнем повышать температуру воздуха, а то рабочие заболевают от холодных сквозняков.

– Нам нужен холодильник, где в жидком азоте будут храниться споры растений, сперма животных и человека, продукты питания. Нужно помещение для криогенной установки. – Слова эти произнес второй бородач, точь-в-точь похожий на Биолога. Даже очки у них были одинаковы, отметил Гэмфри.

– Нужно разместить скот, который будет хотя бы первое время, пока достанет сена, обеспечивать обитателей мясом и молоком, – вмешался третий специалист.

– Думаю, что скот можно будет держать вне подземелий, просто под крышей построенного рядом здания,– ответил Гэмфри.

– А где выращивать траву для коров?

– А нам нужен тот зал внизу, который сообщается с океаном и имеет внутреннее озеро. Там можно будет разводить рыбу, а также ловить океаническую.

Часа через два, когда Гэмфри, развалившись в старинном кресле, очевидно вывезенном из какого-то музея, отмечал крестиками на схеме Ковчега залы, в которых необходимо было первым делом укрепить потолки, к нему подошел человек в форме капитана. «Химик» было написано на его пластинке.

–Вы не поможете мне рассчитать концентрацию аэрозолей в воздухе?

–Молодой человек! – сняв очки и обратив на него сощуренные подслеповатые глаза, произнес Гэмфри с достоинством, – я могу рассчитать все. Давайте условия задачи.

–Нужно распылить в воздухе жидкость, которая кипит при температуре свыше трехсот градусов, и при этом достичь определенной концентрации.

–С помощью какого прибора?

–Авиационного реактивного двигателя.

–Но его нельзя использовать в помещении!

– Мы должны распылить аэрозоль наружи, на воздухе.

–В таком случае задача усложняется. Необходимо знать летучесть вещества, географию местности, температуру воздуха, примерную скорость ветра и его направление…

– Это будет в русле пересохшей реки. Со всех сторон его окружают холмы. Вот фотография этого места.

– А для чего это нужно?

– Мы обработаем животных от паразитов. Если нужно, я могу показать это место. Из Ковчега туда есть проход.

– Мне достаточно схемы, – устало проговорил Гэмфри.

Первый рабочий день в Ковчеге начался.

ВСТРЕЧА В КАФЕ.

“Смотри, диск солнечный задернут

мраком крепа.”

/ Ш. Бодлер/

Мрачная ночь переворота без следа растворилась в свете дня. Отгрохотала похоронная медь оркестра, и все было забыто. Только возле Дворца еще лениво бродили солдаты.

Залитый солнцем город привычно бурлил среди благоухающих цветов под бирюзовым небом. Протянувшиеся почти от ворот порта по обеим сторонам улицы лавочки кишели людьми. Горожане готовились к близкому празднику, к ежегодному карнавалу в честь дня Освобождения.

Сюда, в гущу толпы, из порта, прямо с катера, после отдачи распоряжений о выгрузке оборудования прибывшему из Ковчега с кучей солдат и грузовиками молоденькому врачу, бросился Поль. Он был рядом со всеми. И был чужим. Тайна глухой стеной отделила его от окружающих. Все пережитое за последние часы отравило восприятие. Его не радовали буйные тропические краски, не воспламеняли стройные островитянки, оставляли равнодушным изумительные запахи. Ибо он видел дальше всех. Пустынный океан и далекие замерзающие страны за тонкой накипью оживленных ларьков на берегу. Жуткое безмолвие кают за расцвеченными бортами и палубами белоснежных лайнеров, качающихся на лазурной глади залива.

В то же время Полю невыносимо было быть одному. Он ничего не сделал ради спасения людей. И как ему теперь жить? Толпа снимала с него часть вины, ибо это и для её блага он участвовал в убийствах. Только что произошло страшное, алюди беспечны и веселы. Значит, ничего особенного не произошло! Убийства были необходимы, он не мог остановить их, и ни к чему угрызения совести. Он только исполнял роль, которую обязан был исполнить на его месте любой другой.

Солнце было в зените. Время обеда. Теплый летний ветерок колыхал листья пальм. Обычный день с традиционными заботами.

Через некоторое время Поль уже снисходительно поглядывал на глупую суету вокруг. Он знал больше, чем остальные, и горделивое сознание тайны возвышало его над толпой. Все эти красивые лица вокруг лишь раскрашенные маски. Мгновение – и они пыль!

«Но та же участь и мне!» обдала холодом тоскливая мысль.

Он оглянулся вокруг уже с вновь испорченным настроением. И обостренные чувства стали отмечать неуловимые для неискушенного глаза перемены. Еле уловимый сбой произошел в природе. Чем пытливее он всматривался в окружающее, тем больший ужас испытывал.

Беда была близко, но только ему были понятны ее чуть заметные знаки. Он различал еле заметный коричневый круг возле светила, но что до этого было прохожим? Видел полоску тумана там, где океан сливался с небом. Чувствовал тончайшую кисею, сквозь которую проходили еще жаркие лучи. И на этом фоне кощунственным казался беспечный визг детворы на качелях, непристойными и тягостными игривые взгляды девушек, неуместным теплый, плотный от запахов моря, горячей пыли и испарений зелени ветерок. Потому что все вокруг кружилось, веселилось и благоухало, в то время как, припав к земле, уже можно было различить стон бывших существ, мучимых непривычным усилием, жалобными голосами возвещающих беду, предупреждающих этот праздник, тщетно пытающихся вмещаться в шумную какофонию готовящегося карнавала.