Владимир Жариков - Парадокс Вигнера – 2

Экзаменовка сотников показала высокую боевую подготовку Войска Донского. Атаман остался доволен товарищами, каждый из которых являлся таким же, как и Черкашенин выбранным атаманом в своём юрте, хуторе или станице. Коллективно проштудировали сигналы, необходимые в сражении и все вместе отправились на противоположный берег посмотреть итоговые соревнования по джигитовке. Казаки показывали чудеса в конной акробатике, и не случайно донцам с таким обученным войском удавалось одерживать победы с многократно превосходящими силами врага. На следующий день атаман объявил об отдыхе перед выступлением в поход. Вечером каждый должен был пораньше лечь спать, чтобы за несколько часов до восхода солнца выступить на марш.

Вечером Кондратий пришёл к куреню, в котором проживала Мирослава. Он гнал от себя мысли, что он может, не вернуться из этого похода и видит любимую последний раз. Чтобы не давать повода для сплетен бабам и девчатам, живущим в городке, Кондратий никогда не входил в курень княжны и, постучав в дверь, ждал, когда она сама выйдет к нему. Приставленная к княжне в качестве прислуги молодая девка Лукерья всегда выбегала первой, чтобы убедиться, что это пришёл Кондратий. Затем она молча шныряла обратно и спустя минуту-две выходила Мирослава. Судя по тому, что девушка уже была одета для прогулки, Кондратий твёрдо знал, что она с нетерпением ждала его.

Но в этот вечер он пришёл рано, было ещё светло, и Мирослава не ожидала его раннего прихода. Кондратий договорился с Белояром не гулять, как обычно в станице, чтобы было больше времени попрощаться с любимыми девушками, ведь рано утром предстоял многокилометровый марш флотилии. Когда княжна собралась на свидание и вышла, Кондратий предложил ей провести время под раскидистой «ивушкой-вдовой». Это было одним из их любимых мест, находящимся в стороне от станицы на берегу Дона. Там они чувствовали магический дух верности, витающий под ивой и лежащим у её комля сухим стволом погибшего дерева-мужа. Переправившись на лодке на противоположную сторону, влюблённые пришли к «вдовушке», чтобы ещё раз пропитаться её духом верности и любви.

Здесь вдалеке от людских глаз можно было целоваться даже днём. Мирослава с тревогой смотрела в глаза Кондратия, она ждала, он скажет, что непременно вернётся живым из похода. Но парень умышленно заговаривал время, рассказывая о смотровой джигитовке, которую продемонстрировали сегодня атаману лучшие наездники Войска Донского.

– Милый мой Кондратушка, витязь непобедимый, – прервала его Мирослава, – я очень переживаю за тебя! Как там всё сложится в вашем походе, у меня душа стонет, я боюсь, что басурманы ранят тебя, любимый мой…. Возьми меня с собой! Я буду помогать тебе во всем, даже подавать порох и пули, ядра могу носить к пушкам….

Кондратий, молча и крепко прижал к себе девушку и, улыбнувшись, начал жарко целовать её губы, шею и грудь. Он тихо молвил девушке самые ласковые слова, какие мог знать и уверял любимую, что его не берёт ни пуля, ни турецкий ятаган. Руки Кондратия опускались всё ниже и вот они уже коснулись самого запретного места целомудренной Мирославы, кровь ударила парню в голову, а княжна даже не пыталась ему мешать. Она тихонько стонала от переполнявших её чувств и была совсем не против близости, того неведомого для каждой девушки ощущения части любимого внутри себя.

А Кондратию показалось на время, как он оторвался от реальности и будто парит в чудесном мире неземного удовольствия. Его разум отключился, руки сами по себе скользили по прекрасным девичьим бёдрам, ягодицам, груди. Мирослава дрожала всем телом, и это возбуждало парня ещё больше. Он всё чаще возвращал руку в то место, которое дурманит мужской мозг воображением, инстинктивно изучал его ощупью, нежно лаская и не отрываясь от затяжного поцелуя. И ему и ей в эти минуты мир казался второстепенным приложением их любви и стремления обладать друг другом, желанию слиться воедино. Но внезапно Кондратию пришло понимание о данном им обещании, и необходимости строго его выполнения.

– Не сейчас, любимая, – прошептал он, – вернусь из похода, поедим в Московию и когда обвенчаемся в церкви, станем мужем и женой. Я ведь обещал твоему отцу, что до этого не нарушу твоего целомудрия!

– Милый мой, любимый витязь, – отвечала Мирослава шёпотом, – я вся в твоей власти и подчинюсь тебе, решай сам, мой князь, мне так хорошо с тобой, что я совсем не своя!

…Рано утром, за несколько часов до восхода солнца, Кондратий явился на пристань, где его уже ждали казаки и Белояр. Княжич не спал всю ночь, волнуясь о предстоящем сражении, поэтому пришёл на пирс одним из первых. Всё было оговорено заранее, распределено на две части флотилии, каждый казак-матрос знал своё место и обязанности до мелочей, ждали приказ на отплытие. Флагманским стругом Кондратия было то самое судно, на котором он вёз князя Новосильцева в Раздоры. Сигналом началу марша по правому берегу Дона конницы распределённой на три группировки условились считать коллективный залп из пищалей, который дадут со стругов. Кондратий стал рядом со штурвалом главного струга своей части флотилии, и скомандовал залп. Он прозвучал, как единый выстрел, так синхронно пальнули из двадцати пищалей. Войско Донское вышло на марш.

Ночь выдалась лунной, лёгкий, но уже прохладный ветер дул в лицо и напоминал о наступлении осени. Струги выстроились попарно по течению Дона, справа шла часть флотилии Кондратия, слева – Белояра. Зажжённые на носу и корме фонари, были ориентирами для штурвальных и хорошо обозначали на воде всю флотилию. Её отлично было видно с берега, и Черкашенин соблюдая условность, временами посматривал на реку. Издалека флотилия была похожа на стаю диких гусей, плывущих в тихую заводь. Спустя четверть часа после отправления конницы атаман лично затянул походную песню. Вскоре она уже разливалась над просыпающимся Доном тысячами мужских голосов. Казаки верили в приметы и считали, что это приносит успех в сражении:

Пролягала ёна шлях-дорошка,

Пролягала ёна усё широка,

Во Турецку землю,

Во Турецку землю.

Как по ентой было по дорошке,

Как по ентой было по широкай.

Стоял бел шатёрик,

Стоял бел шатёрик….

В походе казаки терпеливы, выносливы и неприхотливы, они способны совершать марш-броски до пятидесяти вёрст за день без единого привала. Если требовала обстановка могли на ходу скудно перекусить, очень мало спали, оставались всегда на чеку, были постоянно готовы броситься в атаку на врага. А ещё казак крепок своей вековой, неизменной дружбой с конём и сильнее её на всем свете не бывает. Он может не один день пролежать вместе с лошадью в кустах, в камышах, не скучая, не теряя бодрости, и зорко следить за врагом. Но и без коня казак скор и подвижен, как вьюн, гибок, подобно молодому стеблю или прибрежному тростнику. Взгляд у каждого смелый, открытый и в то же время приветливый с доброй усмешкой.