Александр Зарубин - Культурные особенности – II. Божья воля

«Скала «Прощай родина»» – вспомнила Эмми вдруг слышанное от кого-то название, – говорящее название, воистину – прощай. Мало кому удавалось увидеть эту гранитную хрень дважды». Мягко скрипнуло кресло, кофе в чашке – пряный, густой.

Из-за стены полились голоса. Простуженные, хриплые голоса в такт старой песни:

«To the shores of Magadan-bay»

Один из голосов – глубокий, надтреснутый, звучный явно привыкший к команде. Черного Абима, явно. А слова путает. «Ему то откуда знать каторжный мотив? – подумала Эмми. Расслабленно, без интереса, – без разницы. От отца или деда. Тут у всех каторжники в роду». Кресло качало ее мягко, кружка дрожала в руках. На эмалевом боку тусклым червонным золотом горела знакомая молния.

«Плевать», – лениво думала Эмми, глядя, как тают в ночи рыжие огни и графитовые, черные скалы.

Дверь раскрылась – мягко, с тихим предварительным стуком. На пороге – матрос, тот самый, с перечеркнутой молнией. Поклонился – вежливо – и тихо сказал:

– Госпожа, вас вызывают. Шеф.

Эмми вздрогнула, разом подобралась, оправила ворот, провела ладонью по волосам. Огляделась украдкой, ища зеркало. Нету, а жаль. Матрос протянул планшет. Слава богу, обычный планшет, вместо дурацкой голографической бусины. Можно помедлить секунду, поглядеть в черный экран – поправить воронье гнездо на голове. Дверь опять хлопнула, матрос исчез. Планшет пискнул и замерцал, включаясь. Мигнула индикатором сеть.

– Тебя можно поздравить, детка?

Знакомое чёрное лицо, мягкое мерцание кожи скулах, высокий лоб, глаза – большие, внимательные, пробирающие душу глаза. Сердце предательски стукнуло, натянулась рубашка на груди. «марку надо держать», – подумала она, потянулась и, вместо ответа, выложила на стол прямой клинок в ножнах. Трофейный десантный нож. Сердито лязгнул металл – корабль качнула, крестовина царапнула стол, проскрежетала сталью о полировку. Дювалье улыбнулся. Лишь. И хлопнул в ладоши.

– Умница, детка. Осталось четыре тысячи девятьсот девяносто девять…

– Шеф, простите, я не поняла…

– Штатная численность десантной бригады – пять тысяч человек плюс тяжелая бронетехника. Осталось еще немного, да?

Эмми невольно потрясла головой. До того это было дико сейчас – вот так, в сочетании с мягкой улыбкой.

– Всех я не перебью…

– Зря стесняешься, детка. Ты моя смерть, а скромностью пусть гордятся те, кому больше нечем гордится.

Помолчал, глядя Эмми прямо в глаза. И добавил:

– Празднуй пока. И не волнуйся, этот мир еще будет нашим…

– Да черта с два…

Это ругался Эрвин Штакельберг, волонтер флота – глухо, сквозь сжатые зубы. Далеко, лежа на сырой листве, вытирая рукавом мокрое от рассветной росы ложе винтовки. Длинноствольной пятизарядной винтовки туземного образца, по имени «Лаав Куанджало». Имя это – в три слога, выбито рунами на полировке цевья. Вороненая сталь, белое дерево ложа, изящная черная вязь. В два ряда – колючие изломы засечек. Знаки побед. Мелкие, блестящие радугой капли на дуле – роса. Счастье – влажная планета. Эрвин потянулся, вытер ладонью вороненую сталь, аккуратно пристроил ствол на сук дерева. Проверил прицел.

К Эмми Харт это не относилось. Совсем. И вообще, все это было далеко от нее – тысячи километров на юг и восток от скользящего над холодной водой экраноплана. Над острыми скалами побережья, мимо плоских, покрытых высокими соснами гор, деревень, холмистых предгорий и увенчанных латинскими крестами городов – на южную, заросшую густым влажным лесом равнину. Здесь солнце – палило с неба, пот струился и заливал глаза, высыхая – выступал едкой солью на вороте легкой рубашки. Лес вокруг шумел на тысячи голосов – птицы бились, кричали на ветках вверху, шуршали на ветре густые, мясистые от влаги листья. Серебристые поверху и влажные, зелёные внизу. По ушам хлестнул треск – протяжный, оглушительный треск. Затряслась лохматая крона вдали. Крикнула, взлетая, алая птица. Дерево впереди закачалось и рухнуло, подмяв кроной шипастые, в рост человека, кусты. Взлетели облаком тонкие листья, птица заорала, забила крыльями вдалеке. Другое дерево, рядом, треснуло, переломилось и рухнуло тоже, обдав лежащего на земле Эрвина потоком листьев, щепок и шелухи. Глаз невольно сморгнул – в земле перед ним воткнулась, задрожав, острая белая щепка. Вся в соке, вон как блестит. Зеленая стена леса перед глазами разорвалась, лопнула, сверкнув сизым солнцем на тусклой стали брони. Украшенной алой перечеркнутой молнией.

«Да черта с два» именно ей и предназначалось.

Теперь, на прогалине, он был виден ясно – малый, машин в десять, конвой. Легкий шагающий танк впереди – угловатая бронекабина, на двух тонких железных ногах, похожих на птичьи. По бокам, как руки, сжатые в кулаки – или короткие крылья – оружейные пилоны, пушка и пулемёт на внешней подвеске. Пилот на глазах Эрвина откинул колпак, высунулся, аккуратно глядя под ноги, на преградившее дорогу бревно. Щелкнул манипулятором – пятипалой железной клешней. Эрвин подтянул бинокль к глазам, посмотрел на машину – толстые плиты брони были наварены встык, грубо и без порядка. Швы закрашены краской, на крыше, поверху – алые ленты и резные морды зверей. Не танк – переделанный на скорую руку портовый погрузчик. Но пушки на подвесках были фабричные, грозные. Полицейские тяжелые лазеры и стомилиметровые безоткатные стволы. Свистнула птица, вверху, в небе, за зеленой листвой – замерцали, налились светом тонкие серебристые полосы. Загудела сирена, пилота на поляне окликнули. От задних машин – привычных для этой планеты трехосных тяжелых грузовиков с косами на радиаторах. Пилот обернулся, впереди загорелся спор – бессмысленно долгий туземный спор. Люди с молниями на лицах говорили – промеж себя, показывая пальцами то на часы, то в высокое небо. Шелестела листва. В уши – вкрадчивый стрекот. Мазнуло холодом по руке. Эрвин отвернулся, глянул влево на миг – перед глазами, встав на хвост, закачалась змея. Тонкая, радужная змея поднялась из травы, внимательно глядя на Эрвина большими черными, без зрачков глазами. Птица кричала и била крыльями в вышине. Эрвин посмотрел и кивнул. Аккуратно, будто ответил. Змея зашипела, птичий клик – в ответ с вышины. Тихо лязгнул, скользя в ладони, шарик на рукояти затвора. Там, впереди сверкнул лазер, взвыл натужно мотор, танк замер, толкая бревно пятипалой клешней – манипулятором.

В перекрестье медленно вплыла широкая смотровая щель. Птица в вышине каркнула, змея зашипела, палец мягко вдавил на крючок. И на тусклой стали брони вспыхнул ослепительно-рыжим комком след зажигательной фосфорной пули.

Затвор качнулся, тихо лязгнул в ладони – «клац-клац», загоняя вторую пулю в патронник. Дуло чуть опустилась, ловя в прицел оскаленную красную морду – лик демона на стыке бронепластин. На сизой стали вспыхнула искра, приклад мягко толкнулся в плечо. И – сходу – третья, туда же. Хищная морда разлетелась осколками, от треснувшей стали пополз в небо густой сизый дым. Мотор взвыл – танк дернулся и замер, дрожа и качаясь на покалеченных лапах.