Расселл Джонс - Люди с того края. Вторая книга дилогии

Сюльви, как и другим пассажирам такого же возраста и статуса, полагалось добровольно остаться на умирающей планете. Они были обязаны уступить своё место, свою капсулу и свой паёк кому-нибудь из бедных, но молодых и перспективных землян. «Потому что это человеческое решение, гуманное, попросту естественное», – говорили знатоки правильных поступков. «Вот пусть сами и уступают своё!» – с ухмылкой отвечали «неперспективные».

«Когда аргументы никогда не соприкоснутся с реальностью, а дискуссии не упрутся в реальный выбор, спорить необременительно», – думала Сюльви, слушая это. Но в спорах не участвовала.

Когда отбирали колонистов для Первой волны, доводы были не только словесные. И тогда была не «лотерея», а именно «отбор», для участия в котором следовало записаться в «претенденты», проходить осмотры и сдавать экзамены. Желающих было на порядки больше, чем мест в одноразовых и опасных ковчегах-тоннельниках. И поскольку колонисты-первопроходцы летели бесплатно, критерии были строже. Поэтому информацию собирали и анализировали не люди. Не люди решали, кому лететь, а кому оставаться. Но разве от этого становилось легче тем, кто не проходил? Хватало отказников, которые реагировали на «непригоден» самоубийством – и нередко уносили с собой жизни тех, кто оказывался рядом.

Но в мире, где зародыши вынашивались в искусственных матках, люди проводили жизнь под непрерывной заботой систем наблюдения и признавались упокоившимися согласно показателям приборов, было несколько поздновато отказывать искусственному интеллекту в праве решать человеческую судьбу. Во всяком случае, так считали те, кто оставался осознанно или кто уже купил билет на корабль Второй волны. Те, у кого такого выбора не было, – их мнение роли не играло.

Ещё раньше – во времена, когда колонизация была лишь проектом и ещё не стала перспективой – дилемма была другой, но тоже как бы простой. Сюльви помнила, что спорили тогда не менее яростно и не менее бесплодно. Потому что любой мог променять своё благополучие, здоровье и безопасность на жизнь большинства – вне куполов, с маской на лице, а нередко вообще безо всякой защиты. Но очень немногие совершали такой выбор на самом деле. И они-то как раз не спорили.

Сюльви было немногим за восемьдесят, когда города, один за другим, скрывались под климатическими куполами. Это считалось логичным шагом после полной роботизации транспорта и производств, да и следить за погодой стало намного легче. Одна закавыка: далеко не все могли себе это позволить. Защита от плохого воздуха и опасного солнца превратилась в защиту от тех, кому не повезло родиться в другом месте.

Поскольку Сюльви повезло, она регулярно выслушивала вопросы типа: «Как вы смеете называть себя гуманной – и при этом жить в мире, где дети задыхаются, едва появившись на свет, в то время как вы-то уже пару сотен лет благоденствуете и дышите наичистейшим воздухом?!» Но и тогда она молчала. Не спорила.

Как не спорила Сюльви итерацией раньше – в тот период, в котором «быть богатым» уравнялось с «жить вечно». И хотя выражения типа «настоящая бесконечность» и «вторая молодость» годилась для рекламных роликов, футурологических сериалов да игр, повернуть вспять старение стало возможно. И не только внешне.

Как их тогда только не называли! «Вампиры», «зомби», «воры чужих жизней» – потому что процедура была весьма недешёвой, и накопить на неё с нуля могли разве что настоящие гении. Впрочем, признанным гениям эту процедуру оплачивали из культурных фондов. А подавляющее большинство «омоложенных» относились как раз к мировой финансовой аристократии.

Сюльви не стремилась вернуть себе восемнадцать лет – ей хватало сорока, растянувшихся на десятилетия. Не единственное преображение в её жизни: будучи «традиционно рождённой», она уже перенесла генетическое корректирование. Эта процедура была популярна тогда, когда «дичков» называли то «традиционно рождёнными», а то «естественно рождёнными», искусственное вынашивание не покидало пределов лабораторий, и мало кто верил в повсеместное распространение репродуктивных клиник с инкубаторными ячейками.

Времена менялись. Порой перемены были глобальными, порой – малозаметными. Но врождённое разделение на избранных и на большинство сохранялось неизменным, как и споры, взаимные оскорбления и мечты о справедливости. И помня об этом, Сюльви молчала.

Последние полтораста лет её семья считалась одной из богатейших на Земле. В тренировочном лагере ей принадлежала отдельная палатка. На «Альбейне» у неё был бриллиантовый статус – отсек с капсулой, первоочередной выбор меню, регулярные пробуждения и вахта без рабочих обязанностей – можно просто гулять в оранжерее, плавать в бассейне или наслаждаться виртуальными путешествиями. На каждом корабле Второй волны «бриллиантовых» было не больше одной десятой процента: почётные граждане мира и просто неприлично состоятельные люди.

Если бы её младший брат с женой, детьми, внуками и правнуками дожили до отлёта Второй волны, Сюльви осталась бы на Земле. Привычное решение, с которым спокойно. Многие из тех, кто мог купить билет, оставались. Ничего особенного.

Но случилось так, что все её родные оказались на модуле Компании, уничтоженном последним терактом. Его так и называли: Последний. Авторства группы «Африканский Сон». Это был скорее жест отчаяния, чем сколько-нибудь осмысленное заявление. Впрочем, мёртвым без разницы, что послужило причиной их смерти – и пассажирам, и террористам. Живым – другое дело.

После этой трагедии защита тренировочных лагерей принципиально изменилась: теперь её обеспечивали роботы-протекторы и система противометеоритной обороны, которую перенастроили на поиск человеческих угроз. Действовала она эффективно и безжалостно. Поэтому её критиковали гораздо чаще, чем упрямых стариков.

Когда споры о милосердии и справедливости становились особенно громкими, Сюльви стискивала зубы, чтобы ненароком не вырвалось то, о чём она думала перед сном, а ещё утром и в обед. Думала во время тренировок и на лекциях, на орбите и позже, когда бортовой компьютер будил её для очередной порции безделья.

У неё было, что ответить, и её слова ранили бы больнее злейших шуток. Только какой смысл? Те, кто действуют сами, не лезут с советами к другим. Те, кто спешат решить за других, не способны действовать.

Сюльви поняла это очень рано. Отпраздновав своё совершеннолетие, она уехала с благотворительной миссией в Сьерра-Леоне – и больше сорока лет провела в беднейших странах Западной Африки. Она работала в столовых, больницах, школах – и в многочисленных комиссиях и комитетах. И лично участвовала в митингах против эксплуатации погодных станций над африканским континентом.