Егор Nебо - Маяки

По этим вот словам я понял, что попал. И в двоих детей и в улыбчивую жену, и в то, что Шепетинский сам не раз думал о том, что ведет, по сути, животное существование. Я воодушевился.

– А вы попробуйте, – сказал я смело. – Можно, я ещё коньяку?

– Да пожалуйста, – ответил Борис.

Я пошел к барной стойке, налил себе не скупясь, потом вернулся на свой диван и присел. Нет, зачем я вру, я уже не присел. Я уже развалился на этом диване.

– Вы знаете, Стецкий, – сказал Шепетинский. – А ведь если бы мы не пришли к вам, ваша книга бы так и сгнила без следа во всех этих библиотеках, у всех этих людей, которым вы раздавали её бесплатно, во всех этих местах, где вы её оставляли. Понимаете, у вас бы никогда ничего не получилось донести просто потому, что вы на каждой странице своей книги метите в какие-то духовные наставники, в какие-то гуру, нет, вот что, Стецкий – вы вообще метите в своей книги в мессии! Не меньше!

Мне показалось любопытным то, что сейчас говорил Борис. А хоть бы и мессия, как говорили в одном мультике. Что с того?

– В новые Иисусы Христы. Вы бы вообще, кажется, не отказались, чтобы с вашего рождения начинался новый отсчет времени! И все это ваше мнимое пренебрежение к деньгам, к тому, как выглядеть, к тому, как пахнуть и к тому, как вести беседу – оно все оттуда же, Сашечька. Вы ставите всех вокруг ниже себя, а в особенности тех, кто хотя бы чего-то добился. Потому что они злят вас и вас все время точит мысль о том, что вы с ними поквитаетесь где-то там, за, как вы однажды романтично выразились, за бортом баркаса. Да не поквитаетесь вы ни с кем, Саша, ну неужели это так сложно понять? Никогда. И то, что вы испытываете – это обыкновенная зависть к людям, которые берут на себя ответственность или запахивают по 12 часов в сутки или и то и другое сразу. А не метят в Иисусики. Да, они запахивают, и они получают, тут все сходится, Стецкий. А вы лежите на диване, потому ходите в рванье.

«Да ничего он не поймёт, – подумал я. – Незачем ему понимать. Сложно очень понимать то, что просрал свою жизнь. Даже невозможно, наверно».

Мне надоел этот разговор.

– Борис, давайте перейдём к делу, – я отпил коньяку и поставил бокал на стол.

– Не нужно злиться, Александр Николаевич, – сказал Борис. Видимо он разглядел какую-то гримасу на моем лице. – Я этого не заслужил. У вас есть вещь на продажу. Я её покупаю. Вещь хорошая, я не спорю. Но и деньги вы за неё получаете соответствующие. Так что, давайте оставаться друзьями.

– Для того, чтобы оставаться с вами друзьями, Борис, – сказал я. – Нужно, чтобы мы ими когда-либо были.

– Ладно, – примирительно сказал мой куратор. – Давайте перейдем к документам.

– Кто же лучше нас перейдёт, Борис, – поддразнил я Шепетинского. – Конечно, давайте переходить.

Борис открыл знакомый мне чемоданчик, знакомым жестом выложил два договора и деньги. Сто бумажек по сто долларов. Это красиво. Это если не совершенно, то очень близко к тому. Сто бумажек по сто долларов. Год я буду жить красиво. Ну, более или менее красиво. Вот как я буду жить. Тут я вспомнил, что сегодня бумажек уже не сто, а девяносто пять. Да и чёрт с ним.

– От меня потребуется какой-нибудь… мнэээээ… документ? – спросил я.

– Ну что вы, Александр Николаевич. Что вы. Мы совсем не бюрократы, поверьте. От вас понадобятся только понимание и осознание того, что вы отказываетесь от своего концепта про Маяки в пользу эээ…. В пользу десяти тысяч долларов, – Борис рассмеялся. Потом спросил:

– Вы понимаете? Осознаёте?

Я посмотрел на Бориса долгим взглядом.

– Борис, – сказал я и отпил ещё немножечко «Курвуазье». – А если я обману вас? Подпишу эти ваши бумажки… Возьму билет на поезд. И поеду. Скажем. В Монголию. И стану проповедовать там о Маяках, а? Что вы скажете на это, Борис?

От коньяка я немножко оборзел.

Шепентинский не обиделся и даже нисколько не посерьёзнел. Точно таким же тоном, каким он говорил до этого, он сказал.

– Как вы, наверное, уже заметили, Саша… Отделению «Канадской береговой охраны» не совсем место в не имеющей выхода к морю Беларуси, – сказал Борис и сделал паузу для того, чтобы я задумался над тем, над чем задумывался раньше и так.

– Точно также с Монголией, – продолжил Шепетинский. – С пустыней Сахарой. Или Непалом. Везде, в каждой стране мира есть отделение «Канадской береговой охраны», Саша. С такими же практически неограниченными возможностями, как у меня здесь. Вы понимаете, о чём я говорю?

– Понимаю, – снова подтвердил я. – Я не понимаю, под каким соусом вы находитесь в нашей…

– Вам этого и не нужно понимать, Александр Николаевич, – несколько резко сказал Борис. – Это совсем не ваше дело, и не ваша забота. Тем более, что предмет нашей встречи сейчас ну совершенно другой.

Тон Шепетинского стал жёстким и холодным.

– Хорошо, – примирительно сказал я.

– Мы, Александр Николаевич с уважением относимся к уголовному кодексу, как я уже вам говорил, – продолжил Борис прерванную мысль. – Но, увы, до поры, лишь до поры. Иногда приходится прибегать к кардинальным решениям, Стецкий.

Сколько вам сейчас, тридцать шесть?

– Сорок два, – нагло соврал я.

– Тридцать шесть, – удовлетворённо сказал Борис. – А средняя продолжительность жизни по стране, знаете какая?

– Не знаю.

– А вы посмотрите, в Вику, Александр Николаевич, не поленитесь и посмотрите! 57 лет, представьте себе! Вы поймите, – неизвестно в чём убеждал меня Шепетинский, – это же гарантированных двадцать лет ещё жить, Саша, сколько всего можно увидеть и пережить, подумайте над этим!

– В Монголии, может быть, другая, – сказал я. – Продолжительность жизни.

– Секунду, – Шепетинский присел к столу, и набрал что-то на клавиатуре. – Одну, буквально, секунду. Вот! Пятьдесят девять вообще! То есть, ещё больше, Александр Николаевич! Мила вам Монголия – езжайте, конечно. Безусловно, езжайте и, может быть, даже повысьте там среднюю продолжительность жизни! Но я очень вас прошу, Стецкий, только не уменьшайте её, м? Договорились?

– Я буду очень стараться, Борис Анатольевич, – севшим голосом сказал я. Нужно было вернуть голос, и я допил коньяк. Запил чаем. Взял со стола ручку и подтянул к себе листки с договором. Начал читать. Потом бросил. К чёрту. Перевернул несколько листов. В конце договора значился «Заказчик» в лице Шепетинского. И я. В роли «Исполнителя». Вот так я всю жизнь и буду. Исполнителем. Только чего. И кого. И зачем. Ай.

Я красиво подписал оба экземпляра документа. Подпись Бориса на них уже была.

Протянул Шепетинскому один экземпляр.

Борис мельком взглянул на подпись, прошел к массивному сейфу, открыл его, достал какую-то папку и вложил туда договор. Я успел заметить на корешке папки свою фамилию.