Егор Nебо - Маяки

– Тут своё бы забрать, – протянул таксист. – Чаевые.

Наездили мы действительно уже много, километров сорок.

Мы приехали в тенистый внутренний дворик Минска, где я ещё не бывал. Я подошёл к одинокому подъезду. Камера. Домофон. Я позвонил. Почти сразу же домофон ответил голосом Шепетинского:

– Да-да?

– Александр Николаевич, – представился я.

– Вижу, Саша. Поднимайтесь, второй этаж, – сказал Шепетинский.

– А кабинет?

– А здесь один.

Я ещё раз окинул взглядом здание. Один кабинет? Это какой же должен быть кабинет.

На первом этаже я не увидел дверей вовсе, поднялся на второй. Там действительно был один кабинет, но на нём отчего-то была цифра: «85. Канадская береговая охрана. Борис Шепетинский. Куратор.»

Я постоял у двери, настраивался на разговор. Это получалось плохо. Никудышно даже.

Какая к свиньям Канадская береговая охрана, продолжал удивляться я. Что она делает в нашей стране, которая не то, что к океану, к морю выхода не имеет? Впрочем, я решил, что нужно бы немного собраться, распрямил спину и вошел.

Борис стоял у окна. Он определённо меня ждал.

– Здравствуйте, товарищ адмирал, – сказал я спине Бориса.

Он повернулся и улыбнулся.

– Здравствуйте, здравствуйте, Александр Николаевич! Но я не адмирал, что вы! Всё обстоит гораздо скромнее.

– Да? И как же всё обстоит, так сказать…

– У меня береговое звание, Саша. Я возглавляю отдел Информации, если вам так интересно.

– Может быть, и интересно. Но всё равно ни черта непонятно.

– Если я начну пояснять, будет ещё скучнее, поверьте.

– Верю.

– Чай, кофе? – предложил Шепетинский. – Могу с коньяком. Могу коньяк отдельно.

Глядя ему прямо в глаза, я сказал:

– А давайте. Чай. И грамм сто коньяку.

Шепетинский занялся сначала коньяком.

– Вы не привезли книги, Саша?

– Я не привез книги, Борис.

– Отчего же?

– Я же вам говорил, на такси у меня денег нет, – я мстил мелко. От этого возникло перед самим собой чувство неловкости.

– Глупо, – сказал Шепетинский. – Я же вам сказал, что отдам деньги. Когда можно будет забрать книги?

– Да хоть сегодня, Борис, – ответил я.

Шепетинский посмотрел на настенные часы.

– Нет, Саша. Сегодня уже никак. Завтра с утра будет удобно?

– Удобно будет сначала рассчитаться, потом уже что-то делить, – желание уколоть Бориса жгло меня огнём. Хоть как-то. Хотя бы вот так. Это, конечно, не месть. Это профанация одна. Но вот хоть так. Хоть так.

Борис посмотрел на меня и засмеялся.

– А что, есть сомнения в том, что вы получите деньги? – спросил Борис. – Знаете, вот эта ваша какая-то придурковатая незаинтересованнасть в деньгах. Все эти ваши дырявые шмотки, резиновые кеды эти ваши… Это все ведь напускное насквозь.

– Да? – спросил я. – Вы к чему это все?

– Да к тому, Александр Николаевич, что, если разобраться, вы точно также как все хотите денег. Хотите их много, сразу и желательно без какой – либо ответственности. Ну и ещё желательно, чтоб сильно не напрягать за эти деньги, да? Как бы это не работать. Как бы обойти систему. Я же читал это ваше… как там… «Если бы бог хотел, чтобы я трудился, он бы сделал меня пчелой» … Мне кажется, – тут Борис мерзко, отвратительно улыбнулся. Я бы даже никогда не подумал, что он способен улыбаться именно так. – Вам бы очень к лицу был выигрыш в лотерею, Стецкий. И без напряжения и сразу много, всё как вы любите. Вот скажите честно, Саша, вы когда —нибудь задумывались об выигрыше в лотерею?

А. Вот о чем. Неужели Шепетинский обиделся? И в ответ на обиду теперь хотел как-то унизить меня. Ладно. Сейчас разберёмся. Поговорим. Только займём у природы немного вдохновения.

– Ваше здоровье, Борис Анатольевич – сказал я и выпил.

Закусил бутербродом. Немного пожевал, ощутил тепло внутри.

– Задумывался, Борис Анатольевич, – наконец решился на ответ я. – Задумывал о лотерее. Грешен. Ну и от вас ничего не утаишь, удивительной проницательности вы человек.

Шепетинский молчал.

– Но вот насчет того, что работать не люблю – тут вы не правы, – продолжил я. – Просто у нас с вами разные представления о работе, Шепетинский. Вы считаете, что возить соль с одного берега на другой – это почетно и эта работа должна широко оплачиваться. Я же считаю, что все то, что заменят в скором времени роботы – это не работа, это низкоквалифицированный труд. Да-да, вы почти точно процитировали – пчел или муравьев. Низкоквалифицированный труд пчел или муравьев. В том числе и ваша работа, по перемещению бумаг с одного стола на другой. По просиживанию здесь, в этом огромном кабинете, штанов. Вы же по сути даже вредитель, Борис. В отличии от муравьев или пчел. Вы же ничем больше не заняты, кроме того, чтобы тормозить прогресс.

Борис смотрел на меня с сожалением.

– А вы? – спросил он.

– А я вставал в пять утра на протяжении трех лет, – сказал я с жаром. Во мне заиграл коньяк. – Для того, чтобы придумать Маяки, для того, чтобы свести все в единую концепцию, для того, чтобы придумать Видящих, чтобы придумать Счетчиков, для того, чтобы понять, как вообще происходит образование Маяка, как распространяется от них свет и, наконец, узнать, как вычисляется дата следующего рождения человека – Маяка…

При этих словах Шепетинский напрягся.

– В вашей книге ничего такого нет, – сказал он. – Вы же так и не поняли, как рассчитывать дату следующего рождения.

– Пойму, Борис, я обязательно это ещё пойму, – в каком-то порыве я совсем забыл, где и зачем сейчас находился. – Мы сейчас о другом! Мы сейчас о том, что вы эти три года вставали утром в своей пятикомнатной квартире, принимали душ, жена вам подносила завтрак, а дети пели в разнобой о том, что их ждет сегодня. Потом вы шли на эту так называемую работу, в которой не делали ничего, что я бы назвал работой. Того, за что Человек в конце концов вообще называется гордо Человеком. Вы ведь не занимаетесь здесь работой мысли, работой сердца, работой человеческого ума, наконец! Вы ведь отбываете здесь просто свой восьмичасовой номер. А потом двадцать первого числа вы становитесь к окошечку за авансом, а третьего – за окладом. С премией, блять, в пятьдесят процентов. Для того, чтобы у вас был пятикомнатный хлев, улыбчивая жена, которую можно каждую ночь оплодотварять и двое таких же, как вы, подрастающих телят, которые после совершеннолетия рассядутся по таким же кабинетам и таким же стульям. И не будут грезить о лотерее. А исправно получать своё в окошечке, один раз третьего, а второй раз двадцать первого!

Шепетинский не поменялся в лице. Не было совсем никакой реакции на моё такое, как мне казалось, мощное выступление.

– Знаете, что меня удивляет, – спросил меня Борис. – Меня удивляет легкость, с которой вы рассуждаете о моей жизни.