Егор Nебо - Маяки

Тут слово взял Димитров.

– Денис, если у нас так всё складывается… Нам бы расписку тогда…

– Хорошо, пошли.

Мне очень не понравился ни тон Дениса, ни его решительность. Было совершенно ясно, что после расчёта обязательно будет продолжение истории.

Мы вернулись в книжный, Денис написал расписку и с нехорошей улыбкой протянул её Димитрову. Когда Змитер протянул руку, чтобы её взять, рот Дениса из улыбки искривился в гримасу, он задрал руку с распиской вверх на весь свой двухметровый рост и сказал:

– Сначала деньги.

Димитров достал из внутреннего кармана деньги, протянул, не считая, Денису.

Денис, так же, не считая, принял деньги и отпустил расписку с больше чем двухметровой высоты. Расписка красиво закружилась в воздухе, самолётиком отлетела к стеллажам и замерла на полу.

– И что, ты думаешь, что ты прав вот сейчас? – спросил Димитров.

– Я думаю, что не прав ты. Вот с этим, – Денис указал на меня. – И очень скоро я докажу это вам обоим.

– Ты нам угрожаешь, Денис? – спросил я.

Денис ничего не ответил мне. Он только сверху вниз, почти в упор посмотрел на меня взглядом, в котором по-прежнему не было любви. Сложил, не отрываясь от меня, деньги в карман. И пошёл на выход.

– Пока, буратины, – на прощание сказал Денис. – Точнее, до свидания.

13.

В жизни почти каждого человека есть знакомый, который отбывал срок наказания в тюрьме.

У меня тоже такой знакомый был и звали его Павлик. Павлик Фашист.

Мы встретились морозным утром с Павликом около его автосервиса, мне нужно было взять у Паши кое-какой инструмент, сейчас Фашист открывал ворота в гараж. Ворота не открывались.

Павлик подышал на дырку в замке, потом попытался сунуть ключ.

– Не лезет, – Павлик был раздражён. – Внутри растворителя сколько угодно. Пырснул – в два счёта бы разморозилось.

Фашист постучал по воротам.

– Тама. А сейчас чего делать – не представляю.

Павлик отошёл от ворот и в задумчивости потер подбородок.

– А ты разденься по пояс – и прислонись, – дал я совет. – Отогрей.

Павлик оглянулся на меня:

– Дело говоришь, – сказал он. – Только я – директор, не пристало директору голяком на улице стоять. Давай лучше ты, м? Я твои вещи подержу?

– Не, Паулик, – ответил я. – Я теперь тоже директор. Мне тоже не пристало.

– Это чего это ты директор? – Фашист достал из кармана скрепку и стал ею выковыривать лёд из замка.

– Книжного магазина. В Троицком предместье.

– В Троицком, – сказал Павлик, сосредоточено работая скрепкой. – Лавка, поди, какая-нибудь на три квадрата. В Троицком аренда дурная.

– Восемьдесят два, – сказал я.

– Что восемьдесят два?

– Квадрата.

Фашист, у которого ключ, наконец, забрался в нужное отверстие, замер, так и не повернув его.

– Вы идиоты, – немного подумав, сказал он. Затем, наконец, Павлик сделал несколько движений ключом, замок открылся, Павлик толкнул ворота и повернулся ко мне:

– Прошу!

Я вошел в ангар павликовой станции и огляделся. Три подъемника, яма, тумбы «Спутников», в которых слесаря хранят свой инструмент. Не бедно.

Павлик остановился перед тумбой с инструментами, поковырялся, вынул ключи, которые мне были нужны для ремонта и отдал.

– А ты чего сегодня делаешь-то? – внезапно спросил Павлик.

– А что?

– Ну как – «что?» Сегодня четверг.

Я вспомнил, что раньше мы собирались по четвергам в бильярде. Павлик продолжил:

– Такая новость… Такая должность… Пришел бы. Посидел с рабочими.

– А, – понял я. – Ну так, для информации – у меня зарплата 200 баксов пока.

– Зажиточно директора книжных живут, – Фашист пошёл по «Спутникам» сверять инструмент. Инструмент слесаря «пятили» с завидной регулярностью.

– Не знаю, куда дензнаки складывать, – тут я вспомнил, что уже лет сто, наверно, не играл в бильярд. – Тысячу лет вас всех не видел. А кто сегодня будет-то?

– Валентиныч твой будет. Близнецы. Петя. Приходи. Я ставлю.

«Сколько же они мне ставить-то будут, – подумал я. – До конца жизни, что ли?»

– Не. Так не пойдёт… Разве что в долг. До первой зарплаты.

– Ты же меня знаешь, – сказал Павлик. – В долг – значит, в долг. Я долгов не прощаю.

– И не надо, – меня уже охватило радостное возбуждение. – Во сколько?

– Ну, набери меня, – Павлик задрал голову и близоруко сощурился на часы, что висели над воротами станции. – Ну часа в четыре набери. Добалакаемся окончательно, э?

– Э, – согласился я. – Отчего же не «э».

14.

Тогда, пятнадцать лет назад, в жизни Весниной я значил очень мало. Я плохо представлял себе, сколько у неё поклонников и связей, но для меня было очевидно, что много. Она была вершиной женской красоты, апогеем, совершенством.

То, что она обратила на меня внимание тогда, в институте, было с её стороны каким-то проявлением мягкости и сострадания.

И совсем неудивительно, что через пятнадцать лет после института она меня не узнала. Я ещё немного поцеплялся за то, что, может быть, она просто сделала вид, но обманывать самого себя я не любил и поэтому, когда Веснина появилась ещё раз в книжном и обратилась ко мне на «вы» с той отстранённостью, с которой обращаются к незнакомым людям, я не был удивлен нисколько.

– Добрый день, – Даша дежурно улыбнулась. – Димитрова, надо думать, ещё не было?

– Не было, – я чуть было не сказал «Даша», но вовремя одумался. – А большая ли тайна, по какому вы вопросу?

– По вопросу трудоустройства, – ответила она. – А большая ли тайна, кто, собственно, вы?

– Я – ответственный за кофе-машину, – ответил я. – Если вам повезёт устроиться у нас, я буду делать вам кофе.

– Да? – непонятно было, поверила Веснина в это или нет.

– Да.

– Ну я тут у вас погуляю немножко. Должны же мы со Змитером когда-то встретиться.

– Погуляйте, конечно. Кто же лучше вас погуляет, – вставил я оборот Шепетинского.

Веснина улыбнулась мне и пошла осматривать полки с книгами.

Скоро появился Димитров.

Димитров поздоровался с Весниной и прошел через зал книжного в нашу офисную комнату. Даша несмело спросила меня:

– Товарищ меня сам позовёт?

– Вы знаете, товарищ совсем не самодур и не играет в большого начальника. Идите смело.

– Спасибо, – сказала Веснина. Даша подошла к двери, постучала и вошла. Через минуту в дверях появился Змитер:

– А ты чего? – обратился он ко мне. – Девушка на собеседование пришла. В твой книжный. Давай, заходи.

Ну надо – значит, зайду. Хотя, конечно, некоторую растерянность я испытал.

– Ну вот, Саша, – сказал Змитер, – как я тебе и говорил, это наш основной претендент на должность арт-директора.

Димитров из всех подавших анкеты выбирал отчего-то не двух-трёх человек для собеседования, а всегда одного. Мне казалось, из какого-то чувства порядочности. Не подошел человек, можно сказать ему об этом сразу. А не собирать компанию страждущих вакансию и «смотреть всех».