Владимир Яценко - Пленники зимы

В топот его шагов, сиплый хрип и шорох одежды вплетается новый звук. Максим сбавляет скорость, ставит стопу на ребро и, сдерживая дыхание, прислушивается.

Так и есть: догоняют.

Уже через минуту кто-то бежит рядом, слева от него. Чуть скосив глаза, он видит Галину. Она бежит легко и свободно, ничуть не напрягаясь от заданного им бешеного темпа.

– Привет, Галка, – весело говорит ей Максим, удивляясь лёгкости, с которой ему удаётся произносить слова. – Как дела?

– Жизнь прекрасна! – с той же непринуждённостью отвечает она ему. – Совсем неплохое время, Костик. Пять километров за пятнадцать минут! Ещё не золото, но уже не бронза…

– Где же приятель твой, Галка? Опять отстал?

– После твоей дискотеки он со мной не бегает. Ни со мной, ни за мной. Он задумался…

– Галка, давай я за тобой бегать буду!

– Боюсь, не смогу убежать…

– А ты не убегай.

Она смеётся. Смех у неё отрывистый, резкий, такой же, как и она сама: лёгкой атлетикой занималась с восьми лет. Когда Константин пришёл в столичное "Динамо", в её послужном списке было уже восемь побед на мировых юниорах, и второе место в Европе: сто метров с барьерами. Она была заслуженным мастером спорта: спецпитание, загранпоездки, всё как положено. И приятель у неё – шестовик Андрей, не Бубка, конечно, но пятиметровую планку ставил так, для разминки.

Когда он, подняв шест, шёл на разбег, ударная волна тревожила траву футбольного поля до границы вратарской площадки. Он набирал скорость, как спускаемый со стапелей линкор. Потом шест с ювелирной точностью опускался в приёмник, чудовищной силой сгибался вдвое, выбрасывая своего хозяина наверх, а уже там Андрей действовал и вовсе безукоризненно: идеальный отвал, ноги прямо в небо, вот они уже над планкой, прекрасная координация, замечательная пластика движений.

Зрители визжали от восторга, когда он, отбросив шест и строго направив на неподвижную планку указательный палец правой руки, спиной падал в шестовую яму.

Он рисовал свой полёт настолько совершенно, что ему прощали даже пять девяносто, выше которых он так никогда и не поднялся. Он отлично пел, играл на гитаре и вообще был классным парнем, душой любой компании.

У Константина не было никаких шансов.

Он знал это.

Знал, и любил Галину.

Приехал Костя из Днепропетровска. Сразу после армии пришёл в милицию. Отработал в райотделе два года. Вот только за преступниками погоняться не дали. Начальство, обратив внимание на его упорство и выносливость, всё чаще стало освобождать от дежурств, направляя на тренировки по лёгкой атлетике. Удачно выиграв областные соревнования, показался перспективным для столичного полковника-тренера. Но областной уровень, это даже не ступенька к олимпийскому педьесталу. Это что-то среднее между удачным отсутствием настоящих мастеров: тот связку растянул, бюллетенит; этот в Японии зубами золото рвёт для Родины, и амбициями районных князьков, которым до дрожи в коленках охота отрапортовать, что у них тоже свой чемпион имеется.

Так Костик и оказался в Москве.

Здесь его сразу же поставили на место.

Нет, нет, ничего обидного и унизительного – поставили на беговую дорожку и сказали: "Ну, давай"! Или что-то вроде этого. Костик, конечно, не блеснул. Но и не опозорился. Полковник лишь мельком взглянул на секундомер, едва заметно пожал плечами и отвёл в сторонку.

Разговор не был долгим.

– У меня в команде восемнадцать душ будет, – сказал тренер. – Все заслуженные, с медалями, с московским гонором и пропиской. В узде таких держать трудно. Для этого тебя и позвал. Отзывы о тебе подходящие. Ты у меня будешь чернорабочим, чтоб они на тебя смотрели, плакали от жалости и совестились тренировки пропускать. Короче, тренироваться так, чтоб сердце кровью обливалось. Чтоб, глядя на тебя, я о своих детях вспоминал, и ни разу не захотел увидеть их на твоём месте…

Костик молчал: тренер ломился в открытые ворота.

Костик уже увидел Галю, понял, что пропал, и был согласен на любые условия, только чтоб не прогнали.

Ровно неделя ему понадобилась, чтобы понять расклад и оценить свои шансы как нулевые: чемпионом ему не стать, спортивно-административная карьера не светит, папа-мама, само собой, "не те". В столице без году неделя, и сколько он здесь продержится, не знает никто, даже тренер.

Перед столичными спортсменами, с их загранпаспортами и адидасовской экипировкой от тапочек до шапочек, у него обнаружилось только одно преимущество: ниже падать было некуда. Оставалась только одна дорога – наверх!

Первое время он и в самом деле чувствовал себя чернорабочим-пролетарием из коммунистического манифеста – ему нечего было терять. Но потом сообразил, что даже это сравнение не в его пользу – у него не было даже цепей. Тогда он вздохнул и принялся за работу.

Вроде бы ничего сложного: тренировки два раза в день, шесть дней в неделю.

Никаких пропусков, никаких простуд, болезней или хандры. С тренером никаких пререканий: жилет с песком на плечи и вперёд. Килограммовые утяжелители на ноги и запястья рук, вперёд! Что такое? Ноги ещё не отошли после утренней тренировки?

Да ты что, парень? Пояс, крюк и к стометровому тросу, стремительно исчезающему в барабане электродвигателя на финише. Это чтоб быстро ноги переставлял. Хитрая и зловредная конструкция. ВПЕРЁД!!!

Никаких жалоб. Никаких сомнений. Никаких поблажек.

Чернорабочий спорта.

Первые полгода он до утра не мог уснуть из-за непереносимой боли в растянутых, на грани обрыва, мышцах ног. Как их не пристраивай на койке – болят подлые; болят, будто стальными иглами нафаршированные. Любое движение – дикая боль, до судорог, до темноты в глазах. Ничего не помогало: ни горячие ванны, ни импортные таблетки. Массаж? Та ещё пытка… уж лучше жилетку с песком, вместе с утяжелителями, и трос не к поясу крепить, а сразу на шею намотать, и вперёд: волоком по беговой дорожке…

Утром ноги – как кожаные мешки с беспорядочно набросанными в них булыжниками-мышцами.

Идёшь, а они там жерновами перекатываются. Многие видели его искажённое мукой лицо, когда он, переставляя негнущимися ходулями ноги, едва полз к беговой дорожке, на которой ему сегодня предстояло ещё один раз умереть. Как вчера, и позавчера…

Он был согласен.

Лишь бы видеть её, хотя бы издали.

Этого судьба ему не запретила.

Утренняя тренировка всегда начиналась с разминочного бега в четыре километра.

Спортсмены, разбившись на группы, перебрасываясь отрывистыми приветствиями, не спеша и не напрягаясь, делали свои десять кругов, потом обязательные полчаса разминки-растяжки и расходились по секторам, чтобы продолжить тренировки по специализации. Константину пришлось привыкнуть к прозвищу Шкаф, за скованные движения и тяжёлую поступь.