Николай Грицай - Хронос

– По пути, по пути! – наставил на путь истинный тот кто и должен был это сделать – друг. – Свобода всем хороша, кроме одного – кушать хочется. В несвободе хоть кормят. А здесь… Мы сами по себе, и уж, точно, лучше бы ты потерял часы, от которых не откусишь кусочек, чем все наши припасы и инструменты.

– Часы были при мне… а вещи нет.

– Вот так всегда – не нужное у сердца, – важное в чулане! Где им пользуются мышки и паучки…

Гутта смотрел то на одного молодого человека, то на другого, переводя взгляд во время смены акцентов.

– Да уж. От голода ты сочиняешь не хуже Малика.

– Но ведь он тоже голоден?! По-своему, конечно, страшно. И все же…

– А что такое паучки и мышки? – спросил Гутта, не зная значение этих слов даже после того как перебрал в памяти все известные ему чудеса из прошлого. Удивился и Хисп:

– Ты что не знаешь что это такое? Никогда во сне не снилось, как на тебя спускается паук? Как он нависает над тобой спящим, покушается на святое и безмятежное, не могущее защититься тело? Или другие насекомые, огромные как… как… в общем большие? Да, много же ты потерял… эмоций!

– Откуда ему знать? – усомнился Шерлок. – В городе все отравлено и вытравлено. Чтобы, ни дай бог, кто-нибудь бесконтрольно проживал, транжиря не сжиженный кислород. Все уничтожили…

– Но мы же живем? – ответил Хисп, разминая спину и руки. Он присел, наклонился и сомкнул довольно крепко руки за спиной.

– Человек такая скотина, что выживет везде. Практически везде. Живучая тварь! Живучесть, терпение, приспособление – наша награда, наша ценность и наше же наказание. И к тому же было бы, по крайней мере, неразумно умереть от того, что сами и сотворили. Глупо как-то, не приличествует гению и покорителю мысли такой нелогизм! За все должен быть ответчик…

– Нет, брат – позволь впервые с тобой не согласится! – возразил Хисп, присаживаясь уже на другой пенек, второй тоже расшатался. – Пусть отвечает тот, кто все это натворил. В чем повинен я? Или вот он?

С этими словами Хисп указал на Гутту, что сидел как настоящий объект, а не субъект беседы на привале, моргая красивыми детскими глазками, защищенными от всей грязи этого мира длинными ресницами.

– Ты часто со мной не соглашаешься, но поскольку в этот раз спросил разрешения – то разрешаю! Все, встаем и потопали. Не хочу до ночи засиживаться – мечта зовет. Мочи нет терпеть. Желудок вторит тоже самое, так займем хотя бы ноги, а затем и разум.

– Смысл идти, если без инструментов не сможем проникнуть внутрь… – предостерегал Хисп, поднимаясь и хватая тощий рюкзак, звякнувший ножницами по металлу. Они не пригодились бандитам, и скорее всего, были бесполезны в качества помощников и для путешественников. Все привстали, разминаясь, подергивая ногами, затекшими от сидения на неприспособленных для этого пеньках.

– Так откуда ты, то есть где твой дом, где ты живешь? Как можно не знать таких обычных вещей? – удивлялся вслух Хисп, обращаясь к Гутте.

– Моя семья живет на улице Верроуз-Лейбовиц Стрит, во втором нижнем секторе! – почему-то с гордостью выпалил Гутта. Хисп лишь усмехнулся.

– О, почти соседи, – проговорил Шерлок. – С той разницей, что мы живем «этажом» ниже.

– Хм, а я вот что заметил, что чем круче название улицы, носящей имя деятеля покрупнее, тем хуже сама улица! Вы, друзья, не находите? – скопировал Хисп говор Шерлока. Пародируемый улыбнулся и ответил по-своему:

– Заметил, и очень давно. Это как с купюрами – чем меньше номинал, тем более выдающийся деятель ее населяет, так сказать, чтобы народ погрязнее, пониже, который и составляет основную массу населения, просвещался, узнавал своих героев.

– А богатым, у которых банкнот крупным номиналом больше, разве не нужно просвещаться? – усомнился Хисп, получив в ответ сначала ироническую улыбку друга:

– Им просвещение ни к чему!

– Гм, но ведь так дела обстояли и раньше!

– Всегда было, и будет.

– Но зачем тогда было менять…?

Хисп не договорил как его перебил Шерлок, разозлившись:

– А ты прикинь своим разумом! Но в том что я сказал, можешь не сомневаться – взгляни для подтверждения на меня – я достиг в научном плане всего, что рекомендовала Евгеника своим претендентам. И что? Где я живу и что делаю, знаешь сам… недалеко ушел от Верроуз-Лейбовиц Стрит!

– Э-э, не наговаривай! – вступился за свое жилище Гутта. – Очень приличное место. Иногда даже солнце видно. Хотя и редко… Но так даже лучше – вот сейчас много солнца и что, – только глаза слезятся и ничего больше!

– Ну вот и довольствуйся счастьем «иногда», по частям, дозировано. А мне нужно все и сразу! – Шерлок был зол, оттого что его так нахально перебил молокосос. – Разница между боссами Евгеники и мной… нами, всеми нами – в том что они взяли свое, а мы ждем подачки!

– Ошибочка, извиняюсь, – вмешался Хисп. – Если все захотят взять, то не хватит никому.

Шерлок уже открыл рот, чтобы что-то сказать по этому поводу, но прервался не начав. Лишь махнул рукой. Пошли вглубь чащи молча.

– Есть охота… – пробурчал Гутта, после того как они прошли еще несколько миль, углубившись в лес, не очень густой, но забиравший излишки солнца, к которому люди не привыкли. Свет проникал между листьями, подсвечивая путь свой золотистыми линиями, даря прекрасную картину. Шелест травы и веток под ногами, тишина и умиротворение разлились томной прохладой между деревьями. Головы кружились и пьянели, язык заплетался, говорил глупости, срывая улыбки и у говорящих и у слушающих.

Загребая носком обуви опавшую листву, потерявшую цвет, веселился Гутта, ему помогал в этом нелегком занятии праздной прогулки Хисп, а Шерлок делал тоже самое нахмуренным. Наконец, прохлада и зайчики лучей промыли окна его души, и он тоже тихо ухмылялся.

– Что, голодные мои друзья, почему же не ели у костра? – вопрошал он, бодро шагая, подминая под себя лесную подстилку, прорываясь сквозь кусты. Они отчаянно сопротивлялись, кололись, однако упакованному в толстые одежды человеку все было нипочем.

– Чтобы мы паучков и мышек ели? – крикнул Гутта почти бегущий в пяти шагах стараясь не отстать от старших товарищей. Эхом вернулся его вопрос. Удивила красота и рифма в нем. Впервые он слышал свой голос таким громким и неудержимым – слизь у подножия города не отражала звуков, поедая их. Понравилось.

Солнце проделало три четверти пути положенного ему на светлую часть суток, и готовилось упасть в океан моря, когда друзья, насмеявшись, уперлись лоб в лоб с очередной проблемой. Они вышли из леса, поднимаясь в нем сначала на холм, затем спускаясь. И вот теперь они вышли на берег моря, сзади поджимаемые деревьями, спереди водой. Узкая песчаная полоса берега, вперемешку с мелкой галькой, омывалась чистейшими водами моря.