Антон Ильин - Мир Дженнифер

Шура, увидев Платона, по-свойски кивнул ему и принялся раздеваться, обнажая нежную розовую кожу на объемных припухлостях. Петрович кряхтел, снимая через голову полосатую робу. Платон увидел глубокие шрамы на его обнажившейся спине. Синие, словно вздутые вены тянулись и кое-где пересекались, отчего создавалась иллюзия, что это чертежи с каким-то загадочным смыслом.

Платон стянул с себя тапки, развязал пояс, снял штаны и скинул рубаху. Ему очень не хотелось расставаться с трусами, но это делали все. Стянув и их, он принялся примерять гидрокостюм. Удобнее всего это было делать сидя. Платон так и сделал. Он сел на скамейку и, задрав ногу, принялся натягивать на нее тянущуюся, как колготы, материю. На ощупь наряд этот был упругий, как силикон, и клейкий.

Далее из раздевалки они попали в коридор с водой на полу. Вода была темно-желтой и вязкой, почти как кисель. Она сочилась из маленьких дырочек, проделанных в полу, и слегка пузырилась. Шлепая и чмокая, все трое прошли по довольно узкому и приличному по длине коридору, освещенному плоскими лампадами, висящими синими блюдцами вдоль стен. Петрович открыл дверь. В новом помещении на потолке виднелись распылители, обдававшие каждого мелкой липкой влагой. Солоноватая на вкус, вода эта налипла тонкой пленкой на глаза, попала в нос, проникла даже в легкие. Дальше сквозь висящие макаронами радужные резинки они попали в навесной переход, пикантно подкрашенный оранжевыми оттенками планеты. Из окон коридора был хорошо виден перрон. На него пулей влетали новые вагоны, а передние, наоборот, улетали, скрываясь под широким козырьком горловины второго тоннеля. Платон посмотрел вдаль. Пейзаж показался ему банальным. Рыжая, каменистая, ухабистая и пустая планета простиралась за горизонт, который обрамлял однородное ее тело, одинаково тусклое и какое-то совсем обезличенное, унылое, словно созданное наспех. Глаз насыщался быстро, как насыщается он, к примеру, от видов моря – сперва не оторвешься, но спустя какое-то время привыкаешь, а чуть погодя и вовсе не замечаешь его ребристые просторы.

В конце перехода была расположена еще одна дверь-гармошка. Она со скрипом раздвинулась и пропустила их в клеть лифта. Несколько больших грузоподъемников покорно ждали своей очереди. Два медбрата выдали маски, трубки и баллоны с воздухом. Платон с ужасом посмотрел на снаряжение.

– Надо куда-то нырять? – чуть слышно спросил он своих новоиспеченных знакомых.

– Кораллы собирать будем, – буркнул в ответ Петрович, который довольно ловко вскинул на себя баллон огуречного цвета.

– Господи, помилуй!

Платон тоже стал надевать снаряжение, повторяя незамысловатые действия остальных. Нувры внимательно следили за его неуклюжими манипуляциями, но не вмешивались, чтобы как-то помочь, и ничего при этом не говорили, лишь щурились, как рептилии на солнце.

Вскоре аквалангисты были готовы и вместе с другими зашли в кабину лифта. Лифт немного раскачивался. Было слышно, как железными прутьями играется ветер. Медленно, громыхая и чиркая о стены, лифт неуклюже пополз вниз. Через минуту он выехал на свежий воздух. Платон отвернулся от солнца.

– Не дрейфь, – послышался сиплый голос Петровича, – нырять первый раз всем страшно…

– Куда нырять?

– В окиян!

– В океан? Какой океан? – испугался Платон.

– Окиян подземный тута у них обнаружился. – Петрович ткнул указательным пальцем вниз и притопнул еще вдобавок ногой, которая в гидрокостюме походила на лягушачью лапку.

Платон посмотрел на остальных. Помимо старика, толстяка и его самого, было еще четверо. Все они не обращали ни малейшего внимания на разговор, просто стояли и ждали, когда спустятся вниз. Только Шурик крутился и елозил, недовольный тем, как на нем сидел баллон. Баллон крепился круглой пряжкой на груди. На ней было что-то написано. Платон прочитал: «Occulu, Putatve, Liberalis» 25 25 Оккультный, мнимый, щедрый (лат.) .

– А зачем нам туда нырять? – спросил он и потрогал свою пряжку, на которой оказалась точно такая же надпись.

– А затем, – продолжил Петрович, – чтобы собирать кораллы.

– А зачем их собирать?

Петрович оглянулся на соседей. Платон тоже посмотрел на них. У Шуры совсем не ладилось с застежкой, и он снова снял с себя баллон, чтобы поправить размер крепления.

– Они их едят, – прошептал Петрович.

– Кто они?

– Нувры.

– Нувры едят кораллы?

– Да. Кашу варят. А вот нас заставляют собирать. Потому что сами не могут. – Петрович пожал плечами, словно не мог понять почему.

Кабину немного затрясло. Скребки и гулкие удары возобновились, но вскоре стихли – лифт застыл на месте. Что-то где-то громыхнуло в последний раз.

– Приехали, – пояснил Петрович.

Платону показалось, что спуск занял минут десять, возможно, больше. Двери стали неуклюже расползаться. Когда они открылись полностью, Петрович вышел наружу первым и, не дожидаясь, когда Шура закончит возню со своим баллоном, зашаркал ногами, медленно двигаясь прямо. Один за другим остальные вышли тоже. Платон заметил, что на блестящих от липкой пленки лицах не было никаких выраженных эмоций: ни радости, ни скорби, ни удивления, ни тоски – ничего. Шурик плюнул на свой баллон, взял его в руки и поспешил, труся за остальными.

Перед ними был широкий коридор, заполненный водой, которая доходила до щиколоток и лилась струями по выпускным каналам из стен. По консистенции и цвету вода была точно такой же, как наверху, но только приятно теплой. Коридор освещался плохо. Тусклые редкие лампы (некоторые из них не работали) висели под высоким потолком. При этом белые гидрокостюмы прекрасно контрастировали, отчего чуть ли не светились в этом ультрафиолетовом зареве.

Коридор не заканчивался, сворачивал влево. За поворотом воды добавилось. Она уже доходила до колен и все прибывала. Идти становилось сложнее. Булькая, они шли какое-то время вперед и вскоре свернули вправо, где коридор сначала сужался, а потом стал удлиняться. Флюоресцирующего света было больше, и можно было рассмотреть, как в конце светится квадрат выхода. В этом коридоре вода оказалась по пояс. Кому-то она доходила до подбородка. Шурик и Петрович поплыли. Вскоре они достигли конца коридора. Отсюда выход был закрыт куском резины. Резинка была квадратной, а ее конец спущен в воду, но он опускался не до самого дна, так что оставалось достаточно места, чтобы можно было поднырнуть. Люди стали надевать маски и уходить под воду. Платон не заметил, как остался один. Последним поднырнул Шура, который все же справился со своим баллоном.

Платон смотрел, как лопаются на поверхности пузыри, а когда они все полопались, новый прилив страха стал пробуждать в Платоне приступ паники. Он надел маску и опустил голову под воду. Там оказались указатели: волнистые неоновые стрелки, а под шматком резины на полу мигала надпись: «Поднырнуть». Платон не решался. Он снова вынырнул.