Антон Ильин - Мир Дженнифер

Пока Платон думал о Дженнифер и о ее «ничего не бойся» в смс-сообщении, что-то загудело над головой, а потом тревожно засвистело. Его тело вдавилось в противоположную сторону, кресло накренилось и поехало следом за вектором тяги. «Пум-пум. Добро пожаловать в рабочую зону! Сегодня прекрасный день, чтобы как следует поработать! Команды, набравшие больше всех очков, получат коралловый титул. Пум-пум».

Дверь тихо крякнула и распахнулась. Из-за того что голова глубоко сидела в фиксаторе, Платону с трудом удалось повернуть глаза навстречу свету. Солнце ласково погладило его осунувшееся лицо, но тут же исчезло, поскольку в кабине появился исполинский торс очередного охранника. Сперва великан помог вылезти Петровичу, затем он вытащил Шурика и только тогда потянулся за Платоном. Тряхнув что-то за спинкой сиденья, он высвободил крепления. Запястья ныли, пот струился по лбу, затылок болел от сильного давления фиксирующих механизмов.

– Ноги… Сначала ноги! – прорычал охранник.

Платон неуклюже вытащил левую, а затем правую.

– Хватайся за поручни! Живее! – громко скомандовал он.

Платон поискал глазами поручни и увидел две рукоятки, приделанные к основанию капсулы, они были совсем как в автобусах – толстые и скользкие. Платон схватился за них и вытянул себя наружу. Осмотревшись, он понял, что находится под открытым небом посередине перрона, окруженный со всех сторон изломанными пейзажами марсианских просторов. Чуть далее от вакуумного поезда несколько роботизированных клешней с грохотом и треском разбирали завалы, состоящие из неподъемных на вид камней. Они хватали обломки и бросали в сторону дельтовидной пасти пресса, который безотказно проглатывал их и разжевывал, размельчая и ломая, как орехи. Облако пыли не успевало закрывать собой место работ, поскольку сразу улетало за сильным и, по всей видимости, постоянным ветром. Из-за яркого солнца Платон сразу не смог заметить, что неподалеку, метрах в ста от стройки, располагалась шахта, над которой был установлен массивный крестообразный кран. Кран опускал клеть с людьми в аквалангах. Сосредоточенные лица сильно блестели на солнце, точно были покрыты толстым слоем жира.

На перроне началось движение: заключенные стали выстаиваться в новую очередь, которую формировали охранники по определенному принципу: те, кто был повыше, вставали в один конец, а кто пониже – в другой. Очередь росла очень быстро, она растягивалась серой цепочкой мимо глянцевых вагонов поезда, который к этому времени обнаружил себя целиком, выкатившись из трубы на перрон. Платона попросили встать за высоким худощавым мужчиной с ввалившимися щеками и черными, как у жука, глазами. Платон назвал его про себя молчуном. Молчун немного покачивался из стороны в сторону, возможно из-за дефектов в вестибулярном аппарате. Полосатая роба его висела на узких костлявых плечах, а едкий запах нафталина не сбивался даже на открытом воздухе. Платон поискал Петровича с Шуриком и вскоре нашел их стоящими в другой стороне очереди, так как оба были гораздо ниже рослого Платона.

Неожиданно за спиной раздался хлопок. Еще один вагон выпрыгнул из трубы и лаконично прирос к корпусу основного состава поезда. Охранники открыли широкие крылья-двери и принялись отстегивать сидящих там людей. Раздался протяжный гул, похожий на клаксон. Вереница оживилась. Люди зашагали вперед и стали поочередно исчезать в дутом серебряном куполе, который соединялся небольшим навесным переходом с шахтой. Платон зашагал по мягкому песку, который приятно проваливался под его тряпичными сандалиями. Платон подумал о Кате. Она знала его и могла бы, наверное, объяснить, что же случилось с миром и как все это исправить. А что если нельзя? Вспомнив о наставлениях Джона Доу, Платон постарался отогнать тягостные сомнения. В такой непростой ситуации необходимо оставаться по возможности спокойным и не паниковать. Все это либо дурной сон, либо реальность, которая наверняка может быть отыграна назад. В любом случае все то, что разворачивалось перед ним, никоим образом не могло поместиться в чью-либо голову.

Погруженный в тревожные мысли, Платон не заметил, как оказался внутри купола под нависшим над очередью телевизионным экраном, на котором одиноко стоящий на сцене мужчина монотонно пел:

– Боже мой! – прошептал Платон. Это был тот самый куплет, который явился предтечей к их с Катей неожиданно начавшимся когда-то отношениям.

Будто загипнотизированный, Платон остановился и посмотрел в светло-голубые глаза певца – в памяти Платона вспыхнул день, когда он впервые понял, что влюблен.

* * *

Тогда осень пришла в Москву, наверное, слишком рано. Уже в сентябре люди кутались в шарфы и пальто, а разъяренный прохладный ветер комкал и бросал ссохшиеся листья прямо под ноги. В некоторых местах их собиралось так много, что они хрустели, словно загородный снег в январе. Новый учебный год начался, как всегда, лениво и неспешно, так что по утрам институт казался пустым.

Одним таким сентябрьским утром Платон оказался в полном одиночестве на занятии по английскому языку, а когда долгожданный звонок заполнил пустые коридоры, он быстро собрал рюкзак и поспешил в буфет за любимой сдобной булочкой и сладким кофе, о котором мечтал на протяжении всего урока. Перекусив наспех, побежал на лекцию по культурологии в восьмой зал, куда уже стали подтягиваться его сокурсники. С кем-то Платон поздоровался за руку, кому-то кивнул головой. Настроение стало быстро улучшаться.

Катя, как всегда молчаливая и задумчивая, сидела на последнем ряду и внимательно наблюдала за ним: вот он сел на первый ряд, растянул молнию рюкзака и вытащил пенал. «Зачем ему пенал?» – подумала она. Затем Платон достал толстенную тетрадь, которую принялся быстро листать. Девушка чуть заметно улыбнулась. Появился лопоухий Максим – закадычный друг Платона. Максим сел рядом с Платоном и тоже вытащил пенал. «Еще один ботаник», – подумала девушка. «Но не такой забавный, как этот», – заключила она, а после взяла маленькую шариковую ручку, задумчиво посмотрела в окно и стала что-то чертить прямо на старой деревянной парте. Надо сказать, что девушка была под впечатлением от Платона. И было от чего…

Тем летом, четырнадцатого июля, друзья Кати пригласили ее в модный ночной клуб «Парадокс», где проходила тематическая вечеринка, посвященная Дню взятия Бастилии и организованная, скорее всего, кем-то из французского посольства. Ночь обволакивала тогда самых разных ее гостей, среди которых были студенты, бизнесмены, певцы, музыканты, бандиты, проститутки, режиссеры, журналисты, преподаватели, чиновники, художники, пекари, шпионы, трансвеститы, домохозяйки, спортсмены. Сладковатый запах марихуаны витал в воздухе вместе с весельем, свободой и предвкушением сказочных приключений. Громкая музыка билась с ними в танце, будоража кровь каждому, и объединяла всех без разбора состоянием, близким к экстазу.