Райнхард фон Лоэнграмм - Одобрено сэнсэем. Канонные экстраполяции

– Будешь скоро, – невозмутимо отозвался Оберштайн. – Как только выздоровеешь, так и подсуетимся. Пока тебе надо отдохнуть после всего, и хорошо, потому что потом отдыхать будет некогда.

– Ну о чём ты, – с горечью произнёс уставшим голосом маркиз, силясь не закашляться – видимо, сердечный приступ был сильным. – Я ж беглый арестант нынче, а Кирхайс – главнокомандующий, но даже ему Лихтенладе вряд ли позволит сделать для меня что-то, даже если б тот и хотел, – и он попытался приподняться так, чтоб хотя бы полулежать на боку.

Его начальник штаба осторожно помог, а затем уселся на постели так, чтоб его лицо было хорошо видно раненому. Затем заговорил прежним спокойным тоном, как и всегда делал, докладывая новости, только в этот раз от его слов веяло каким-то неощутимым, но вполне реальным теплом.

– Лихтенладе отравлен несколько суток назад, прямо на балу в ту достопамятную ночь, когда тебя собирались прикончить. Приказ о назначении Кирхайса главнокомандующим не был оформлен и озвучен официально, а потому недействителен и утверждать его некому, потому что мать императора от этого устранилась категорически. Приказ о твоём аресте тоже недействителен – там нет ни одной подписи, кроме руки покойника. Его величество передаёт тебе указание сначала выздороветь полностью, а после явиться пред его очи. Желательно, с чем-нибудь интересным – по его словам, скука во дворце страшная, и поиграть даже не с кем.

– Так, я, пожалуй, вздремну тогда, – почти простонал Райнхард, не зная, что ему делать с заметным головокружением от услышанного. – В этаком случае придётся поторопиться выполнить это указание, верно?

– Тут ты прав. Потому что к вечеру тебя навестит фройляйн Мариендорф, и, полагаю, силы тебе ой как понадобятся. Может, поешь ещё? – на этот раз тон советника был совсем домашним.

– Да, – ослепительно улыбнулся молодой маркиз, чуть прикрыв глаза от неги, затопившей его всего от такого известия. – Однажды я подарю ей Вселенную – как только завоюю…

– Ну, вот и прибыли, теперь пора, – обычный невозмутимый тон Оберштайна нарушил тишину салона, а это означало, что следует открыть глаза и снова идти…

Опять идти по этому коридору из недругов, чья зависть к тебе из-за того, что по красной полосе идёшь ты, а не они, сгустилась до ярости, поистине разлитой в воздухе дворца, везде. И сгустилась так хорошо, что можно подвернуть ногу на ровном месте, к примеру – или задохнуться в любую секунду, а тогда, пошатнувшись, ничего уже не исправить… Что ж, разве привыкать? Но куда ж делся-то прежний азарт и отчего уже не хочется воевать вообще? Как сломалось что-то внутри уже, и не налаживается само ну никак.

Райнхард открыл глаза, осторожно вздохнул – хотя израненная в застенке спина уже зажила и почти не беспокоила, привычка осталась. Медленно встал с дивана, не заметив, что голова остаётся при этом поникшей – глаза ничего особо сейчас видеть и не хотели, но когда их кто спрашивал, что они хотят видеть? Когда вообще их владельца кто-то спрашивал, чего он хочет? Эта гонка к трону – всего лишь способ выжить, и на свои желания уже и не остаётся времени и сил… И нигде нет права оступиться – разорвут, на куски, сразу же, ещё живого… Ну же, хватит уже руки на груди скрещивать, надо ровно выпрямиться и отпустить их вдоль тела, ничего, справлюсь и в этот раз как-нибудь.

На плечи вдруг аккуратно и чётко опустились крепкие руки, резкий мощный рывок – и дышать стало значительно легче, хотя до того ощущения, что тяжело, вовсе не присутствовало. Даже лёгкий хруст суставов был приятен, и Райнхард молча вздохнул почти с наслаждением, чувствуя, что уже и свободен.

– Голову повыше и запомни – никто ничего не знает вообще о том, что с тобой случилось недавно, понял? – Оберштайн говорил уже знакомым отеческим тоном, который, однако, был абсолютно нераспознаваем для постороннего. – Для всех пожалование – абсолютно нормальная и обычная процедура, им уже нет до тебя никакого дела, всё. Ты просто в отпуск сходил на острова отдохнуть, и только, ясно?

Молодой главнокомандующий рейха попытался улыбнуться, но получился только слегка лукавый взгляд на советника:

– Вовремя, как всегда. Как думаешь, я смогу завоевать Вселенную? – и он уже вполне непринуждённым жестом подбоченился, тряхнув головой.

– Можно подумать, у тебя есть выбор, – с едва заметной, но различимой уху собеседника теплотой фыркнул Оберштайн. – Когда тебя хочет такая дама, ей не стоит отказывать.

Райнхард всего на пару секунд, но заметно зарделся, но произнёс уже обычным холодным тоном:

– Верно, а на меньшее я и сам не согласен уже, – и повернулся, чтобы шагнуть в выходу из парадного фургона.

Всё именно так и получилось – и даже в этот раз, против обычного, не было этого тяжёлого чувства, словно идёшь сквозь незримую тяжёлую жидкость. На талии как будто приладился невидимый никому плотный пояс, что экранировал все флюиды недоброжелателей – нож в масло, да и только, усмехнулся про себя герцог Лоэнграмм. Таким спокойным – а не изображающим ледяное спокойствие – он себя ещё не помнил. И, когда на него снова обрушился поток внимания всей этой массы людей, что раньше норовил его раздавить своим прессом – всей его прежней тяжести почувствовать просто не пришлось. Зато появилось прежнее приятное ощущение, будто погладили по волосам – именно так, как делала Хильда все эти дни, когда приходилось выздоравливать после пыток в тюрьме. Да, она должна была быть где-то там, среди всех остальных, что пялились сейчас в спину – как же приятно чувствовать только её одну…

Сообщение о званом обеде, на котором предстоит быть с императором и его матерью, застало Райнхарда врасплох – но спокойствия, так и разлитого по всему его существу, не нарушило. И даже нарочито семейный характер этого мероприятия, прежде вызвавший бы сильное внутреннее напряжение, нисколько отчего-то не смутил Райнхарда. Он поймал себя на том, что чувствует себя свободно и даже комфортно, и даже аппетит, напрочь исчезнувший бы раньше, вдруг откуда-то появился совершенно естественным образом. Шаловливые взгляды ребёнка-венценосца совсем не раздражали, и поддерживать светскую беседу трудов не составляло вообще – молодой герцог даже не думал предварительно ни разу, что именно он будет отвечать на новую реплику за столом. Ничего общего с прошлым нынче – ни холодной тоски, как у замёршего пса, которого ненадолго запустили в тёплое помещение, чтоб угостить объедками, а затем снова выгнать на мороз, ни злобного азарта игрока ва-банк, который, скорее всего, живёт свои последние часы жизни – не наблюдалось сейчас и близко. Казалось, окружающие все настроены на редкость положительно к своему гостю – и в какой-то момент Райнхард обнаружил, что это ему уже давно не кажется. Он ловил на себе вполне доброжелательные взгляды и внимание, и отвечал тем же, в нужной мере. А думать над произошедшей метаморфозой просто не хотелось. Куда исчезло то, что раньше, оказывается, так мешало жить, и что это такое было, узнавать не было ни сил, ни желания.