Василий Лягоскин - Каменный гость. Пятая книга о Серой Мышке

Израильский «волк» действительно обладал незаурядным чутьем; а может, он поступил так, как поступил, вслед за Мышкой, шагнувшей от опасности в сторону. Только майор нырнул вниз, под стол – именно в то мгновение, когда глубоко внизу что-то громыхнула, и сорванная с петель дверь, вращаясь подобно пропеллеру, пролетела к дальней стене, снеся по пути, как битой, практически весь праздничный ужин. Только на краешке стола – там, где сидел бледный майор Давид Гаршвин, нетронутыми стались пара тарелок с салатами.

– Значит, – поняла Наталья, – в том домике, где заканчивается потайной ход, никто так и не дождался Соломона с Инессой Яковлевной.

Она сейчас по-новому оценила его прощальную улыбку; торжество, скрывавшееся в ней, и немое предостережение. А главным во взгляде старого еврея, которым тот наградил Мышку, прежде чем закрыть за собой тяжелую дверцу, был вопрос:

– Вы поняли первое задание, подполковник Крупина?

Впрочем, Наталья не удивилась бы, если бы узнала, что Соломон в курсе ее продвижения по службе…

Это действительно было похоже на сказку. Наталья замерла на краю обрыва; казалось, она даже не дышала. А внизу меж заснеженных скал еще неподвижней застыло озеро. Мышка чувствовала, что оно не замерзло, не превратилось в мертвый лед, несмотря на морозец градусов в десять. Оно было живым; казалось, тоже изучало пришельцев, посмевших нарушить его зимний покой. Еще оно грозно напоминало о том, кто питал эту горную жемчужину своей энергией – о древнем, не потухшем до конца вулкане, на склонах кратера которого и стояла сейчас группа таких разных и по внешнему облику, и по внутреннему настрою людей.

Рядом с Крупиной натужно и как-то жалобно дышал толстый темнолицый араб, нацепивший на себя неимоверное количество одежек. Он был бы рад рвануть отсюда побыстрее, оказаться в теплой, такой уютной – в отличие от беспросветной корейской действительности – гостинице Рюгён. В этом островке почти европейского комфорта делегация лидера Ливийской Джамахерии жила уже две недели. Сам лидер, кстати, если и знал о существовании этой делегации, скорее всего, открестился бы от нее руками и ногами. Больно уж щекотливый вопрос она обсуждала с северокорейскими «партнерами». Последние, кстати, в переговорах тоже ни разу не упомянули имени своего вождя.

Сейчас Наталья, утопавшая в волнах благости, которыми щедро делилось с ней древнее озеро, краешком сознания слушала еще одного своего спутника – проводника и экскурсовода Вонга. Она кивала ему, откладывая в уголке души названия, которые когда-то давно уже звучали в устах Учителя Ню Го Лая.

– Священное озеро Тянчи, – с благоговением выдохнул проводник, – дочь вулкана Пэктусан. Именно сюда спустился с небес Хванун, основатель великого корейского государства.

Мышка кивнула. Это имя она тоже слышала; причем в устах Учителя оно звучало не так пафосно, но куда с большим теплом. Потому что полковник Николаев на полном серьезе утверждал, что древний герой, захороненный где-то в древнем монастыре, скрытом от посторонних глаз в этих самых горах, был его прямым предком. Именно поэтому Наталья и стремилась сюда; вопреки всем, казалось бы, непреодолимым преградам.

Взрыв в особняке Ирины Руфимчик, который должен был по всем канонам жанра совершенно рассорить хозяйку с гостями, напротив, повернул до того нервный разговор во вполне конструктивное русло. Наталья охотно отвечала на вопросы; вполне искренне – потому что была уверена, что каждое ее слово неулыбчивый майор со сказочной фамилией Гудвин сверяет с прослушкой. Главный вопрос, на который у Мышки был заготовлен бессловесный ответ – пожимание плечами – так и не прозвучал. Майор словно постеснялся слов «сказка» и «чудо». Не стал интересоваться и неведомым учителем. На его лице проявилось тщательно скрываемое прежде раздражение и досада.

– Скорее всего, – поняла Наталья, – по той причине, что разговор с Соломоном был прерван самым бесцеремонным способом. Но для меня, как оказывается, это даже хорошо. Посмотрим, верят ли в сказки японцы?

Мышка проводила гостей; Шломо даже поцеловала в щечку, ничуть не смущаясь его начальства. Более того, этим жестом она словно предупредила их: «Не трогайте парня, а не то!..». Еще она пообещала подарить ему новую кувалду, чем совсем вогнала сержанта в краску. На последний, уже от двери, вопрос майора Гудвина: «И что вы теперь намереваетесь делать?», – она ответила совершенно правдиво: «Ничего!»…

– Ничего, – продолжила Наталья мысленно, когда тот же Шломо кое-как пристроил на место выбитую дверь, и она осталась одна в пустом особняке, – до того, как меня навестят другие гости; японские. Но сюда они точно не придут.

Мышка так и не заснула в эту ночь; не потому, что была слишком взволнована событиями прошедшего вечера – могла заставить себя заснуть и в более напряженной обстановке. Ее заинтересовал, и даже порадовал подарок Соломона – тот самый пакет, в который майор Гудвин успел засунуть свой длинный нос. Когда Наталья, уже согревшая своим телом постель, достала первую фотографию из этого плотного пакета, она решила, что на нее дохнуло прошлым – таким коротким и безоблачным. Потому что на фотоснимке был запечатлен с высоты птичьего полета ее остров. Лишь через несколько мгновений глаза начали отмечать мельчайшие отличия; форму этой изогнутой в бирюзовом океане изумрудной подковы; расположение горы – тоже единственной на острове; наконец, крыши центрального бунгало и хижин местных жителей. Маленький поселок имел несколько иную планировку, чем на ее острове Зеленой лагуны. Так что это был не ее остров. Мышка доставала поочередно фотографии, а потом и бумаги, которые опровергали ее вывод – это была все таки ее собственность. Остров был оформлен на имя Ирины Руфимчик. Так что Наталья с опозданием, но поправила себя в ответе на последний вопрос майора:

– Я знаю, что буду делать! Я завтра же отправлюсь туда. И пусть все «гости», какими бы настойчивыми они не были, ищут меня именно там…

Целую неделю Серая Мышка наслаждалась покоем; она даже заставила себя забыть, что каждое ее слово фиксируется. Впрочем, таких слов здесь было очень мало. С океаном, с теплым белоснежным песком на пляже она говорила сердцем, распахнутой душой. Лишь временами острая заноза, связанная с именами Николая и Лиды Емельяновых, с их сынишкой Коленькой, которые тоже любили вот так поваляться на согретом тропическим солнцем песке, напоминала, что за пределами этого райского уголка мир жесток и непредсказуем. Все заботы – в первую очередь поиски ее малого народа, канувшего в неизвестность благодаря «заботам» японских моряков – она оставила на потом, уверенная в том, что ее размеренное существование может прерваться в любую секунду.