Владимир Михановский - Аполлон

— Ясно.

— Каково самочувствие?

Аполлон помолчал, суммируя информацию, поступающую от чутких анализаторов.

— Что-то меня беспокоит, волнует, конструктор, — медленно произнес робот. — А что, не могу понять.

— Знаю. Это пройдет, — успокоил Иван Михайлович. — Можешь уже передвигаться?

— Да.

— Добро пожаловать в открытый мир! — торжественно произнес воспитатель традиционную фразу.

Каждый новый шаг Аполлона был все более уверенным. Он медленно шел по залу биоцентра, залитому первыми солнечными лучами. Останавливался у приборов и установок, трогал их, узнавая. И каждое такое узнавание вызывало у робота вспышку эмоций, на которую Карпоносов взирал с плохо скрытой тревогой. Правда, опознание проходило гораздо быстрее и легче, чем это было предусмотрено программой.

Особый восторг, припомнил Аполлон, вызвал у него катодный осциллограф. Он долго глядел на змеящуюся синусоиду, неутомимо бегущую по экрану, совсем как ребенок пытался потрогать ее, хотя разумом понимал, конечно, что это только электронное изображение.

— Ручеек, — пророкотал Аполлон, с трудом отрываясь от захватывающего зрелища, и двинулся дальше, сопровождаемый воспитателем.

Иван Михайлович с растущей озабоченностью наблюдал, как движения робота становились все более быстрыми, порывистыми.

А сам он, Аполлон, в те мгновения не мог понять: какая сила потянула его вдруг неудержимо туда, за двери, в открытый мир?

— Я… я волнуюсь, — произнес наконец робот, подытоживая собственные ощущения. Это слово сформировалось в его сознании как-то само собой, оно не входило в его словарный запас.

«Я и сам, похоже, волнуюсь так, как никогда в жизни не волновался», подумал Иван Михайлович. Он уже с трудом поспевал за широко шагающим Аполлоном. Давно бы следовало поехать в Москву, лечь в клинику и сменить сердце. Три сердца он износил — это будет четвертое. Только времени нет теперь нужно доводить Аполлона. Многое, правда, будет зависеть от результатов сегодняшних испытаний.

…Какой он удивительно яркий — первый день самостоятельного существования!

Аполлон застыл у двери, не решаясь сделать главный шаг.

— Ты на сутки предоставлен самому себе, — сказал ему Карпоносов на прощанье. — Ровно через двадцать четыре часа ты должен вернуться сюда, в биоцентр. Если не вернешься вовремя — значит, не выдержал испытаний.

— Каково мое задание?

— Можешь делать что угодно. Твой тест — свободный поиск. Ты должен исследовать все, что тебя окружает, накопив возможно большее количество информации об окрестном мире. Потом комиссия определит объем и ценность этой информации. Это и есть твой решающий экзамен, Аполлон!

Коротко разогнавшись, белковый взвился в воздух, пролетел между колонн, едва не задев одну из них, перемахнул через газон и опустился на дорожке, подняв тучу брызг: он угодил в лужу талой воды. Мгновенный расчет импульса, произведенный в уме, оказался довольно точным, хотя робот едва удержался на ногах.

«Для первого прыжка недурно», — произвел он оценку и двинулся дальше, обходя островки подтаявшего льда.

Невысоко над горизонтом висел ослепительный шар. Так это и есть Солнце, животворящее светило, о котором он получил в стадии обучения столько информации?! Странно, но оно не похоже ни на одно из своих описаний. Разве что если все их сложить, сплавить воедино… Солнце пронизывает каждую клеточку, каждый атом тела, греет, нежит, ласкает.

Но время не ждет. Нужно приступать к выполнению задания, хотя неведомое состояние не проходит, все время мешает, уводя мысли куда-то в сторону.

«Предположим для начала, — мелькнуло в уме, — что я высадился на неведомой планете… А что, разве в каком-то смысле это не так? Необходимо исследовать этот кусок пространства. Температура, атмосферное давление, анализ почвы, тысячи других параметров — это, в конечном счете, самая легкая часть работы. Но как произвести общую оценку? Как рассказать о том, что трудно выразить словами, что делает этот участок Вселенной неповторимым нигде и никогда?»

Не замедляя быстрый шаг, Аполлон оглянулся. Незаметно для себя он удалился так далеко, что купол биоцентра был еле виден. Впереди маячило строение, похожее на старинную часовню. Или это башня космосвязи?

Аполлон включил ультравидение — видимо, от волнения он забыл это сделать сразу. Теперь робот видел все, что проплывает под его ногами, на глубину в несколько метров. Поток информации извне усилился, и возбужденный мозг еле поспевал усваивать и классифицировать ее.

Одна мысль, однако, все более овладевала Аполлоном — это радостная мысль о своей причастности всему, что он впервые наблюдает. Временами ему чудилось, что он уже был здесь когда-то, быть может, в незапамятные, доисторические времена. Ему казалось, что он наново переживает весь коллективный опыт человечества.

Незаметно прошел короткий день, переполненный непривычными ощущениями и впечатлениями. Тени начали удлиняться.

Аполлон продолжал шагать, давно не разбирая дороги. Что ему дорога? Он мог бы, казалось, полететь, если бы захотел, как эта птица, сделавшая над ним круг.

В одном месте робот остановился. На глубине трех метров он обнаружил следы стоянки первобытного человека. Раскопки? Потом, потом! Он только нанес в памяти координаты. Обратил внимание на рисунки, нацарапанные на стенах заполненной землей пещеры. Смутное, будоражащее чувство, которому трудно было подыскать название, продолжало влечь его вперед, и Аполлон двинулся дальше.

Почему в его памяти нет названия этим чувствам? Они переполняют его, мешая работе мозга, и в то же время помогают усваивать информацию, когда усталый мозг изнемогает от перенапряжения.

Как лучше спрессовать свои впечатления, свести их воедино? Такой способ есть, и воспитатель иногда к нему прибегает: тогда каждое слово приобретает у него огромную смысловую нагрузку, а сами слова складываются по определенному закону и как бы приобретают окраску…

Аполлон сосредоточился и на ходу чуть слышно зарокотал: «В этой части Вселенной бывал я когда-то. А иначе откуда мне были б знакомы невесомая алая кромка заката и стога золотистые ломкой соломы. Сумрак дальней тайги, тучи в небе глубоком, на развилке — часовня, глядящая слепо, очертанья берез на пригорке далеком, голубая полынь и весеннее небо».

Прямоугольник двери еще больше посветлел. Старый робот продолжал вспоминать. Глядя на далекую зарю, он чувствовал необычайное волнение: сейчас он должен был восстановить в памяти то, что было самым главным.

Что еще было в тот первый день? Когда смятенный новыми впечатлениями мозг пришел немного в себя и робот глянул на часы, он увидел, что сутки, отмеренные ему конструктором-воспитателем, были на исходе. Путь отсюда до биоцентра был неблизок, а силы нетренированного Аполлона истощились. Определив по компасу кратчайший путь, он заспешил обратно.