Игорь Росоховатский - Каким ты вернешься? Научно-фантастические повести и рассказы

Он умолк на несколько минут, ожидая, не захочет ли Кантов возразить.

Вздохнул, усаживаясь по-иному, пере-менил ногу, и кресло угодливо изменило форму.

— Ракета пробыла в приемной камере спутника восемь дней. Три лишних дня — по вашей просьбе. Почему?

Павел Петрович смотрел куда-то в угол. Может быть, он боялся увидеть на лице Кантова замешательство.

— Мы решили еще раз пройти цикл очищения, — ответил Кантов.

— Вас что-то беспокоило?

— Нет.

— Значит, это была интуиция?

— Всего лишь перестраховка.

— Могло ли случиться, что штурман не окончил цикла?

— Нет, не думаю…

«Штурман мог выйти из камеры раньше, чем зажглась контрольная лампочка, подумал Кантов. — Но ведь потом была еще проверка…» Павел Петрович вынул из кармана магнитофон, подбросил его пару раз, потом двумя пальцами помял мочку уха — его руки никак не могли угомониться.

«Он прошел такой страшный путь в космосе, — думал Павел Петрович. — И вот результат: большинство добытой им информации устарело, а сам он обвиняется в тягчайшем преступлении. Хотелось бы поверить в его невиновность, но как иначе объяснить начало эпидемии?» Сказал:

— Сегодня, между прочим, большой футбол…

— Обязательно посмотрю, — поддержал игру Кантов, улыбнулся: — Давненько не видел ничего подобного.

И по этой улыбке защитник понял, каково ему на самом деле.

«Я вам верю», — хотел сказать Павел Петрович, по не смог солгать. Выскочил из кресла, как из кабины, по старинному обычаю крепко пожал руку подзащитному:

— Не беспокойтесь. Сделаю все, что смогу.

Через несколько секунд эскалатор вынес его к подъезду отеля.

Павел Петрович огляделся по сторонам и вынул карманный видеофон. «Как там Надя?» — с тревогой думал он.

У его жены утром появился мокрый клокочущий кашель. Так обычно начиналась асфиксия-Т. Кончалась она в девяносто восьми случаях из ста — смертью.

— Здравствуй, отец!

— Рад тебя видеть, Петр. Что-нибудь случилось?

— Почему должно было случиться? Быстрый любопытный взгляд исподлобья:

— Уже научился хитрить?

Морщины у глаз на сухой коже, как трещины на холсте. Иногда кажется, что за тобой следят глаза портрета. Думает: «Ему всего лишь два года, а уже… Впрочем, если учесть все, что записано в памяти, то ему тысяча или десять тысяч лет…»

— Отец, я был у командора Кантова…

Думает: «И все же странные существа эти люди. Вот у отца нет ни рентгеновского, ни гаммавидения, ни телепатоусилителей, а он словно читает мое состояние. Иногда кажется, что дело тут не в одном лишь опыте…»

— Знаю. Он отказался от твоей помощи.

— Да, отец. Он хочет, чтобы его защищал человек, рожденный природой.

— Ты обиделся?

— Нет. Но его дело очень сложно.

— Ты обиделся?

— В его деле нужна полная объективность. «Почему он лжет?» Раздражение, накопившееся за несколько дней, искало выход.

— Ты обиделся?

«И все же даже отец не может понять… Впрочем, он не виноват в этом».

Вслух:

— Обидели его, отец. Я чувствую его боль.

— Но он не хочет, чтобы ты вмешивался в его дела. Раздражение все еще росло.

— Это не только его дело.

— Что ты хочешь?

«Неужели он опять избежит прямого ответа?»

— Отец, разреши мне побывать в очаге эпидемии. «Может быть, где-то в блоках ассоциаций возникли неожиданные контакты? Слишком уж эмоционален».

— Зачем?

— Доказательство невиновности командора Кантова надо искать там.

Петр заметил, как задрожали губы отца, сдерживая слова, о которых потом надо было бы жалеть. «Он очень раздражителен сегодня». Петр легким усилием воли включил органы гаммавидения. Он внимательно рассматривал отца, но одновременно думал и о Кантове, и о загадочном возбудителе болезни:

Вот у гипофиза отца появляется фиолетовое мерцание. Это ненормально. А причина? Воспалена ткань вокруг нервных волокон, ведущих к гипофизу. Надо исследовать, нет ли других нарушений.

Командора нельзя винить в том, что он отказал мне. Он — сын своего времени. Но если бы я не помог ему, если бы обиделся, моя вина стала бы безмерной. Я ведь могу смотреть со стороны и знаю, как это выглядит…

Микробиологи сообщили: возбудитель похож на обычного стафилло-кокка, но у него имеются жгутики. Жгутики — возможность самостоятельно передвигаться.

У обычных кокков ее нет. Не это ли причина бурного течения болезни?

— Если не прекратишь вмешиваться в его дела, это превратится в унижение для тебя, — испытующе сказал отец.

Это ничего не значит для меня. Для них это означает очень много, а для меня ничего. Не стоит и думать об этом. Гораздо важнее — фиолетовое мерцание у гипофиза. Когда отец злится, оно вспыхивает ярче…

Кантову было очень трудно и обидно. И все же он держался здорово. Как видно, гордость тоже каким-то образом входит в высшую целесообразность.

Это интересная мысль. И если она подтвердится, то и мне нужно выработать такое чувство.

Возможно, какой-нибудь штамм кокков мутировал. Надо выяснить близкие формы. Тогда можно будет определить исходный штамм. Но для этого мне лучше всего самому побывать там.

Он решился напомнить:

— Я жду ответа, отец.

Вспышки гнева не получилось. Человек устало проговорил:

— Ну что ж…

Петр подошел ближе к отцу. Странное зрелище они представляли: добродушный гигант, излучающий силу, и усталый человек с заостренными чертами лица.

— Отец, ты нездоров.

— Почему ты так решил?

— Я вижу. Воспаленная ткань сжимает нервные волокна. У тебя, верно, все время стоит гул в ушах и появляется беспричинное раздражение. Если разрешить, я сфокусирую пучок энергии и ликвидирую воспаление.

«Он «видит». Почему я удивился? Разве не сам создал у него возможность «видеть» это?» Отец знал, что его неприятно поразило совсем иное. И чтобы преодолеть растущую злость против самого себя, подумал: «Конечно, мое настроение зависит и от состояния моего организма. Мое настроение, но не мои поступки».

Ему хотелось, чтобы это всегда было правдой.

— Где найти профессора Саукальниса?

— Там! — Рука стремительно вытянулась, указывая направление. А сам человек даже не поднял головы, углубившись в расчеты.

Но Павел Петрович не уходил. У него болели ноги и шумело в голове. «Этот Центр похож на сумасшедший дом, — думал он. — Тысячи больных с одной заботой».

— Пока не объясните, как разыскать профессора Саукальниса, не уйду, — с непоколебимой наглостью заявил он.

Человек озадаченно воззрился на него, с трудом отвлекаясь от своего дела и соображая, чего хочет этот нахал. Но вот его глаза слегка прояснились, и он проговорил:

— Подымитесь на следующий этаж, вторая комната справа.

Павел Петрович толкнул дверь — она не открывалась. Он позвонил и услышал голос автомата: