Сергей Абрамов - МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ 1989. Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов

В последующие несколько минут мы стали свидетелями поразительного феномена, уникального явления в области физиогномики. Старый хинкальщик ухитрялся одновременно грозно кричать по-грузински на жену, даже ногами топать в неподдельном гневе, но при этом посылать всем остальным присутствующим стеснительные, извиняющиеся взгляды, молящие о прощении за столь бесцеремонное вторжение. Его костлявая половина сначала пробовала вяло сопротивляться, но потом покорно затихла.

— О чем он говорит? — спросил я у Кантарии.

— Костерит на чем свет стоит за то, что пошла в милицию, не посоветовавшись с ним. Он глава семьи, имеет право на уважение, — конспективно перевел Нестор.

Квантаришвили между тем закончил монолог и перевел дух.

— Извините, — сказал он по-русски, довольно отдуваясь. — Если не укажешь жене на ее недостатки, она найдет их в тебе. — И приказал: — Пойдем, Манана, и ты, Гено, тоже.

— Погодите, — остановил их Епифанов. — Если я правильно понял, ваша жена пришла сюда с просьбой вернуть деньги, мошенническим путем выигранные у вашего сына. А вы, стало быть, отказываетесь от них?

Квантаришвили замер на пороге.

— Я? — спросил он с огромным изумлением и даже ткнул себя толстым пальцем в грудь, чтобы никто, не дай бог, не подумал, будто он ведет речь о ком-то другом. — Я отказываюсь от денег? — Потом он несколько секунд молчал, растерянно переводил глаза с одного из присутствующих на другого. И наконец торжественно выдал: — Да, я отказываюсь от этих грязных денег! Мы люди не богатые, но и не настолько бедны. Пусть это будет для мальчика уроком на всю жизнь! — С этими словами он довольно крепко наподдал по кудлатому затылку своего отпрыска.

Епифанов недоуменно потряс головой и спросил:

— У вас еще есть дети?

— А как же! Старший сын в армии и дочка в третьем классе.

— Ну а если завтра ваша дочка проиграет подружке в классики небольшую сумму, тысячи три-четыре, — отдадите?

Квантаришвили молчал с непроницаемым лицом, будто не понял, о чем его спрашивают.

— По-другому спрошу, — сдался Епифанов. — Вам в голову не приходило, вместо того чтобы за одного мальчишку платить другому мальчишке такие деньги, взять да и надрать обоим уши, а? Чтоб неповадно было!

В глазах хинкальщика что-то дернулось. То ли тень сомнения, то ли страха. Во всяком случае, мне показалось, что этот простой с виду вопрос очень ему не понравился. Но уже мгновение спустя он заносчиво вздернул пухлый подбородок, развернул к нам голову необрубленным флангом, так, что даже стал выглядеть молодцом — ни дать ни взять джигит, сын гор, — и гордо сообщил:

— Мужчина всегда должен отдавать свои долги. А если он не может отдать, за него платят родственники. Таков обычай.

И тут же после долгого перерыва снова осмелилась открыть рот его жена. Она сказала:

— Мы не Матуа какая. За денги лудэй убиват!

Я увидел, как одновременно встрепенулись Епифанов, Кантария и Гольба. Честно говоря, я тоже встрепенулся.

— При чем Матуа? — спросил Кантария.

— Э, — досадливо махнул рукой хинкальщик, укоризненно поглядев на жену. — Бабьи разговоры! Сегодня с самого утра болтают по дворам, что будто бы Русик Матуа за неделю проиграл Зазе чуть не восемьдесят тысяч, вот они с Харлампием и убили его, чтобы не отдавать деньги. Бабьи разговоры! — еще раз для убедительности повторил он.

Увидев, что больше никто никаких вопросов им задавать не собирается, семейка Квантаришвили торопливо ретировалась.

— Очень, очень странно, — протянул задумчиво Епифанов, глядя в окно.

Гольба и Кантария согласно кивали головами.

— Что странно? — робко осмелился спросить я.

И мне был дан самый исчерпывающий из возможных ответов:

— Всё!

Дорога носила гордое название «шоссе», но это был обычный пыльный проселок. Как видно, в пору осенней и весенней распутицы она представляла собой глиняное месиво, в которое кидали для укрепления камни. И теперь, когда раствор скрепило летнее солнце, мы ехали, словно по стиральной доске, да еще поставленной под углом градусов тридцать к горизонту. Мотор ревел, пыль столбом поднималась за нашей спиной. Кантария, сидевший за рулем, болезненно ухал и бухал, каждый раз вместе с рессорами и подвесками переживал очередную яму. Епифанов бесконечно стукался макушкой о крышу, но оптимизма не терял.

— Я знаю эту дорогу, — уверенным голосом говорил он Нестору. — Через пару километров она заканчивается, и начинаются девственные альпийские луга. Вот по ним покатим, как по асфальту! — Мне он, однако, объяснял серьезно со вздохом: — Не хватает на все средств у республики. Главное — то, что связано с курортами, там надо в первую очередь строить, благоустраивать…

Вчера мы были у Никиты дома: он позвал меня на ужин. Епифанов — даром, что не грузин, не абхазец, а все-таки местный житель, родился и всю жизнь прожил на этой благодатной земле. Меня угощали мамалыгой, кукурузной кашей (в ней, оказывается, самое вкусное — хрустящая золотистая корочка, в которой эта каша печется), вяленым мясом, козьим сыром, другими местными излюбленными блюдами. После ужина пошли купаться на близкое, но невидимое в темноте море. Потом опять вернулись и допоздна сидели, тихонько разговаривая. Никита с Нестором вспоминали разные истории из своей практики.

А тихонько мы разговаривали потому, что рядом, за фанерной стенкой, спали жена Епифанова и двое его детей. Потому что маленькая полуверанда-полукомната, стеклянной перегородкой отделенная от крошечной четырехметровой кухоньки, да запроходная комнатушка, где спит его семья, — это и есть постоянное жилище руководителя группы по борьбе с особо опасными преступлениями. Обещают скоро дать квартиру, но пока… А еще раньше Нестор Кантария смущенно извинялся, что не может позвать к себе в дом, потому что дома нет- с тех пор как женился, да ребенок родился, живет на частной квартире, снимает комнату. Не хватает у республики сил, не хватает средств, рабочих рук мало, стройматериалы в дефиците…

Обо всем этом я вспомнил, когда дорога действительно кончилась. Мы свернули направо и легко покатили по небольшому, длиной метров двадцать пять, ее отростку, покрытому самым настоящим асфальтом. Асфальт упирался в чугунные литые ворота. А за воротами возвышался дом, при виде которого сразу становилось ясно, что на него-то хватило сил, средств, рабочих рук и даже дефицитных стройматериалов. Этот дом и был целью нашего путешествия. Мы приехали в гости к бывшему шашлычнику, а ныне рабочему ремонтного завода Харлампию Матуа.

Но прежде чем толкнуть затейливую калитку, необходимо сделать отступление назад во времени и вниз с горы, на которую мы только что взобрались. Вчера, после ухода семейства Квантаришвили, Епифанов, Кантария и Гольба побывали у остальных трех мальчишек, с которыми играл Заза. (Я ездил с Нестором.) Когда все снова, уже под вечер, собрались в министерстве, обнаружилась удивительная однообразность обстоятельств.