Лилия Баимбетова - Планета-мечта

Через два года она сдалась. И вот она снова на улицах Альвердена, прелестная женщина двадцати лет с небольшим. Взгляд в зеркало может сказать ей, что она ни на йоту не утратила своей красоты, напротив, эта женщина в зеркале была гораздо красивее безвременно почившей Элизы Идрад. Это тонкое бледное лицо с большими серыми глазами и прелестным ртом не шло ни в какое сравнение с прежним живым румяным личиком семнадцатилетней кокетки. Глаза стали темнее и глубже, медовые волосы, напротив, посветлели и стали почти золотыми. Она стала выше и тоньше, прежней девочки с полными бедрами и не оформившейся грудью уже не было, была женщина — с прекрасной фигурой. Которой все равно не видел никто, кроме ее мужа, ибо носила она теперь длинные черные одеяния со множеством складок. Впрочем, со вкусом прежней кокетки она не могла не оценить того, как эти одежды подчеркивают ее легкую плавную походку, как струиться тонкая ткань на ветру — словно крылья птицы, рвущейся в небо. Не зря, ох, не зря именно так одеваются вороны, эти одеяния прекрасно подчеркивают их вторую природу, что и говорить.

На нее оглядывались мужчины: альверденцы всегда были тонкими ценителями женской красоты. Часто чуткий слух Элизы улавливал, как говорили в толпе о том, что такая красавица подошла бы больше Царю-ворону, чем его ближайшему другу. Иногда она и сама думала об этом, Кэррон нравился ей, и она знала, что тоже ему нравиться. Она свыклась со своей судьбой, она поддерживала мужа во всем, но так и не смогла полюбить его, суховатого, гордого, высокомерного. Иногда она думала о том, что если бы Кэррон, а не его лучший друг, позарился бы на ее необычную красоту, она не была бы так холодна сейчас. Иногда ей казалось, что у Ториона нет сердца; у Царя-ворона сердце было — несомненно. Иногда… но о чем только не подумает молодая красивая женщина, лишенная любви. А Ким, ее Ким умер, утонул в неверной, кишащей воронками Дэ. Его назначили помощником ректора в школу мага Ловата в Морае, но он не успел даже доехать туда; после утомительной дороги на привале решил искупаться и утонул. Утонул. Утонул. Утонул.

И вот, в который раз, она идет улицами родного города, ставшего ей чужим, а маленькая девочка бежит впереди и оглядывается на нее, Элизу. И смеется. Элиза, обреченная всю жизнь рожать мальчиков, воронят, неожиданно для себя страстно привязалась к этой крошке. Кто будут ее дети? — лишь вороны, холодные, гордые, непонятные, не будет ни детских глупостей, ни капризов, ни ночных страхов. Отчего-то Элизе казалось, что так и будет, что ее сыновья обязательно будут такими — с пеленок. Она не любила воронов. Вот если бы…. Но она была уже слишком взрослой, если бы, как обычно и случается, ее украли, когда она была маленькой девочкой, такой, как та, что бежит сейчас впереди нее, смешно подпрыгивая, все было, может быть, иначе. Ах, как Элиза привязалась к этому ребенку! Втайне она надеялась, что родители маленькой Ра никогда не найдутся. Это были дурные мысли, и она гнали их от себя, но они возвращались снова. Если бы родители девочки не нашлись! С самого первого момента, в густом темном лесу, где малышка бесстрашно замахнулась палкой на змею, отгоняя гадину от оцепеневшей Элизы, с того самого момента Элиза почувствовала, что в ней что-то оттаяло, что сердце ее раскрылось навстречу этой крохе….

Темные короткие волосы девочки трепал ветер. Она никогда еще в своей недлинной жизни не видела таких городов. Ра бежала по мостовой мимо особняков из красного кирпича с белыми колоннами, мимо садиков с рамарией и ярко-алыми розами — особый шик Альвердена. В окнах колыхались розовые и желтые, волнами подобранные занавески, на подоконниках стояли горшки с темно-зелеными глянцевыми растениями. Небо было высоко и ясно, словно осенью, и по нему плыли неспешные облака, а здесь, внизу, бушевал ветер. Ра раскидывала руки в стороны и бежала со всех ног навстречу ветру — вниз по улице. Элиза шла медленно, стараясь только не терять девочку из виду, но при приближении к рыночной площади догнала Ра и крепко взяла ее за руку.

Рыночная площадь оглушила их шумом и разноцветием красок. Ра притихла, только вертела головой. Глаза ее блестели. Она ничего не спрашивала у Элизы, только один раз тоненько охнула, когда увидела прилавок, заваленный моравскими переливчатыми тканями. Элиза не отпускала девочку от себя, опасаясь, что она потеряется в толпе, но Ра и сама не стремилась отойти от Элизы: она была слегка напугана, хоть и разучилась пугаться незнакомого за время своих сказочных странствий.

Люди расступались перед Элизой даже в тесной базарной толпе. Мужа она увидела издалека. Двое высоких тонких воронов в черных свободных плащах шли сквозь толпу — словно горячий нож сквозь масло. Элиза увидела, как мечется на ветру плащ Царя-ворона, как он придерживает руками волосы, чтобы те не лезли в лицо. Торион, который стригся коротко, выглядел более величественно в ту минуту, и Элизе неприятно было это. Ра тоже увидела их. В толпе, среди затейливо одетых альверденских дам (мужчины не удостаивали обычно рынок своим вниманием) и пестрых продавцов, вороны в своих черных одеяниях бросались в глаза, как провал пещеры на цветущем склоне. Элиза, нагнувшись, подхватила Ра под мышки: девочке хоть и исполнилось уже пять лет, но она была худенькой, и ненадолго Элиза брала ее на руки. Обеим это доставляло удовольствие.

— Кто это, Элли? — спросил Кэррон, подходя к ним, — Это и есть тот потерявшийся ребенок?

Торион молча взглянул на жену. Лицо ее, просиявшее на миг улыбкой, окаменело: она ненавидела, когда он так смотрел на нее. В глубине души она понимала, что Торион не хуже и не лучше других, что Царь-ворон (и ей предстояло еще в этом убедиться) может быть так же бездушен и жесток, как и ее муж, что они просто вороны и все. За годы брака она поняла это, но поняла лишь умом — не сердцем.

— Ну, что? — сказала она.

— Мне нужно поговорить с тобой, — отрывисто бросил Торион, поворачиваясь, — Идем.

— Дай, мне девочку, Элли, — спокойно проговорил Кэррон, — Иди ко мне, детка, Элиза уж устала тебя держать.

Элиза отдала ему девочку — словно собачку. Ра доверчиво обвила руками шею самого могущественного на планете монарха: ей понравились его длинные волосы, взлетавшие под порывами ветра. Правда, дернуть его за волосы она так и не решилась: у него такое жесткое худое лицо, кто его знает, он может и разозлиться. Элиза пошла за Торионом, и Ра осталась наедине со своим новым приятелем.

Что ж, он-то мог держать ее, не уставая, — долго-долго. Отсюда ей было видно очень далеко — поверх всех голов Ра видела золотистую голову Элизы, удаляющуюся от нее, а еще дальше — карусель. Теперь-то она уже знала, что это такое, эти вертящиеся на веревках кресла, которые летают по воздуху с визжащими детьми и взрослыми: вчера они катались уже с Элизой на карусели, правда, Элиза не визжала и даже не улыбалась. Ра не знала об этом, но ее златоволосая подружка, взлетая на креслице над деревьями и людьми, думала с затаенной завистью о муже, которому, чтобы испытать этот восторг, не нужны никакие креслица с веревками, никакие моторы и билет за две монеты.