Юрий Антропов - Самосожжение

Таким образом он как бы приветствовал в моем лице всех социологов страны.

И добавил, протягивая массивную руку для пожатия и глядя на мой элегантный, чешского производства, атташекейс: «Это что же, ты целый чемодан своих книг привез?»

Добавил, естественно, тоже не без поддевки. Ведь знает, что даже тоненькую брошюру выпустить в свет не легко. Но Пророков и не такое скажет. За словом в карман не полезет. Он может прямо на совещании в обкоме партии выдать: «Никто из вас не хочет работать! Не можешь, не хочешь — не сиди в кабинете, не протирай штаны, не расписывайся в ведомости за ежемесячную зарплату!»

Но я опять отвлекся.

Пророкова я встречаю.

Во Внукове…

Да, так вот, в тот раз, когда Пророков сказал мне про целый чемодан книг, я ответил ему деликатно, однако и не без тайной, конечно, гордости: «В этом чемоданчике, Константин Александрович, только одна книжка. Очередная. С автографом», — добавил я, чтобы заинтриговать четверых его секретарей и председателя облисполкома, которые недоумевали, что может связывать Пророкова и московского социолога.

Эка фигура: социолог…

Все они знать-то меня знали — не как читатели моих брошюрок, разумеется, а как ответственные работники, помнили по суматошному общению во время Всесоюзного совещания металлургов, когда мы и познакомились, но могли и не узнать, если бы мы встретились не в кабинете Пророкова.

Дело житейское.

У каждого свои заботы.

Каждому свое, как говорится.

А что касается самого Пророкова, он как хозяин, к которому нагрянул незваный гость, вынужден был сказать еще хоть что-нибудь.

И он сказал, обращаясь к своим ближайшим сподвижникам, терпеливо пережидавшим эту случайную сцену: «Вот, наш земляк… Трудился тут, воду искал, а потом уехал в Москву и сделался ученым».

Будто они и не знали.

Знали как миленькие, только не было им до всего этого никакого дела.

«Ну, айда, — глянув на часы и снова поднимаясь, без перехода сказал мне Пророков, пока я собирался с духом. — Посидишь на совещании».

Словно я летел сюда затем, чтобы посидеть на каком-то совещании.

На каком — он и не подумал сказать мне.

Молча пошел из кабинета.

Знай поспевай за ним.

И в самом деле, зачем говорить пустые слова? Ведь я мог разузнать про это совещание у кого угодно. А он, Пророков, принял меня, уделил две-три минуты и пригласил на совещание. Разве этого недостаточно?

Другой бы мог поступить еще жестче.

Совсем не принять.

Ведь секретарь обкома по горло занят!

А Пророков принял.

Он рассуждал, вероятно, с неотразимой логикой: уж коли этот московский социолог напрашивается на аудиенцию, высиживает в приемной, а потом ничего не говорит ему, Пророкову, кроме привычного приветствия, то легко предположить, что этого самого социолога вполне устраивает чисто оптическое общение.

За тысячи верст он прилетел с единственной целью — поглядеть на него, Пророкова.

Воочию увидеть живой портрет современника.

Фигура была колоритная, что и говорить!

«Строитель социализма и коммунизма», — говорил о себе Пророков в очень узком кругу, в который не раз попадал и я — возможно, как творческий работник с командировочным удостоверением, которому суждено стать биографом не только Бээна, но и Пророкова.

Разумеется, это я за Пророкова так рассуждал, самому Пророкову рассуждать на подобную тему было некогда.

Между прочим, если уж вспоминать это свидание с Пророковым, не мешало бы восстановить его в памяти до конца. Тем более что время у меня сейчас было, самолет еще не зашел на посадку.

В моем сознании выплыла без всякого усилия, как тут и была, одна психологическая, я бы сказал, деталь.

Пока я топтался у тамбура его кабинета, пережидая, когда вслед за Пророковым выйдут секретари, никто из которых и не подумал уступить дорогу заезжему социологу, мне вдруг стал мешать мой элегантный компактный атташе-кейс. Секретари по очереди выходили вслед за Пророковым, — казалось, они были запрограммированы на свои порядковые номера и сверх заложенной в эти номера программы знать никого и ничего не хотели, — а я глупо перекидывал с руки на руку свою заморскую ношу, которая диковинным образом на глазах превратилась в чемодан.

После той реплики Пророкова.

Я чувствовал себя с этим проклятым багажом как на вокзале.

Только тут, возле кабинетного тамбура, я наконец понял, к чему относился изучающий взгляд милиционера внизу, у входа в здание.

Видимо, в то мгновение милиционер боролся с самим собой: его так и подмывало заглянуть на всякий случай, а что там в моем атташе-чемодане, но удерживал внушающий доверие мандат — командировочное удостоверение специального корреспондента известной газеты.

Выходит, мандат сам по себе вызывал доверие, а владелец мандата и чудного портфеля, баула не баула — никак пет, не вызывал.

Ничего не поделаешь.

У каждого своя инструкция.

Свое отношение к людям.

Пророков был выше, конечно, инструкций.

Во всяком случае, многих.

Порой мне казалось, по большому счету его не интересовали ни я сам, ни мой чемоданчик.

Однако, вспомнив теперь про этот пустяковый случай с моим атташе-кейсом, я и вовсе уклонился.

Ведь о чем-то другом хотел вспомнить.

О чем же именно?..

Ход мысли все время был вроде как неподвластен мне — первый признак, что я нахожусь в каком-то странном состоянии.

Робею.

Или все же боюсь?

С минуты на минуту приземлится самолет, и Пророков первым выйдет через ближнюю к пилотской кабине дверь.

Наверху, как и всегда издали, он снова покажется мне огромным.

Как посланец каких-то грозных богов.

Но ведь я цивилизованный современный человек и уже видывал всякое, — какого лешего еще бояться?!

Увы, этот страх, наверно, сидел у меня в генах.

И все же сейчас опасаться Пророкова нечего.

Не тот случай.

Он ведь сам пригласил меня встретить его!

Даже человека послал — сопровождающего.

И с машиной.

Кстати, до сегодняшнего дня я и понятия не имел о существовании моего сопровождающего. Он работал в обкоме партии — там, у Пророкова. А тут, в столице, повышал свой профессиональный уровень. И по заданию Пророкова он позвонил мне и сказал: «Константин Александрович желает с вами встретиться. Ему доложили про ваше выступление на Сибирском совещании. Он просил приехать в аэропорт и захватить с собой текст».

Коротко и ясно.

Конечно, я решил поехать.

Нот, я и не думал тогда спрашивать его ни о чем.

Ни в Москве, ни там, далеко от Москвы, на родине.

Да, но зачем тогда я встречался с ним?

Ну, здесь, в Москве, — это по его просьбе.

А вот с какой такой целью ходил я к нему в обком, приезжая на родину в творческие командировки?