Юрий Антропов - Самосожжение

Сдуру я вырядился во все кожаное, черное, и перепутать меня с кем-то было немудрено.

Однако он сразу же, конечно, узнал меня.

И улыбнулся.

Сначала в улыбке его отразилось смущение, а затем уже — радость.

Он так никогда не улыбался мне!

— Ты чего там понаплел? — с мягким укором спросил он меня без всякого предисловия.

— Где? — растерялся теперь я.

— В своем выступлении.

— В Сибири, что ли? На совещании? — для чего-то уточнил я, хотя и без того все было ясно.

Ну, — совсем так же нукнул Пророков, как нукали в его области.

Судя по всему, я плохо управлял мышцами лица, предоставляя их воле своих эмоции.

Стыдно себе представить, до чего же, вероятно, тошно смотреть на такую физиономию…

Улыбка Пророкова на нет сошла с лица, словно улыбнулся он мне по ошибке.

Освободив себя от ремней самолетного кресла, Пророков грузно поднялся, молча сунул руку тому человеку, который повышал в столице свою квалификацию, и двинулся к трапу.

Все еще не понимая толком, что со мной происходит и как мне надо бы поступить единственно возможным в данной ситуации образом, я покорно пошел вслед за ним, как за гипнотизером.

— Я не поняла, — снова усмехнулась Алина. — Будущее или прошлое воссоздаете вы из этих самых… как их… атомов и молекул?

Гей поднял бокал и посмотрел сквозь него на просвет.

И тоже усмехнулся.

— Будущее из прошлого, — сказал он.

Бог ты мой, говорил себе Адам, но ведь когда-то, лет двадцать назад, Ева казалась ему воплощением чистоты, красоты, нежности, верности, святости и всего такого прочего, хотя он жил с нею совсем не просто.

Адам знал тогда, что любит Еву.

Он был от нее без ума.

Впрочем, он точно знал и теперь, что любит свою Еву, более того, ему часто казалось, что любит он ее ничуть не меньше, чем тогда, двадцать лет назад, напротив, любит сейчас куда сильнее, осмысленнее, хотя, как ни странно, временами она теперь не воспринималась им ни чистой, ни красивой, ни нежной, ни верной, ни святой.

— Тебя словно подменили, причем произошло это на моих глазах, но скрытно от меня, и после такого превращения от прежней Евы ничего не осталось, кроме цвета волос, и ты поэтому перекрасила их, стала фиолетовой, чтобы метаморфоза была полной, — говорил он Еве задумчиво, отрешенно как бы.

— Ты просто перестал меня любить, — отвечала она привычной формулой, отвечала тоже как бы задумчиво и отрешенно, однако вполне язвительно, зная прекрасно, что это неправда, и тем самым раздражая его и уходя от разговора.

ПРОСТО!

Адама так и корежило от этого непереносимого слова, и если машинка была уже разбита, то есть уже послужила орудием его экстремистской выходки, он разражался монологом, которому позавидовал бы любой трагик.

— Я ПРОСТО не переставал! — делал он ударение на противном для него слове. — Хотя ПРОСТО жить я ПРОСТО не умею и не желаю уметь! Зато ты все стала делать ПРОСТО! ПРОСТО поступаешь там, где все НЕПРОСТО, и наши отношения ПРОСТО перестают быть отношениями, и все это называется ПРОСТО ЖИТЬ!..

В ответ Ева произнесла одно-единственное слово.

Трудноуловимое на слух, оно было похоже сразу на два слова, совершенно несовместимых.

Первое слово было вроде как шутливое, сказанное на манер Анисьи, бабушки Гея: «Окстись!» То есть перекрестись, «приди в себя, в свой ум. Хорошее слово.

Второе же слово было ближе к чему-то жаргонному, сленговому, в семье Адама не принятому, но произносимому Евой тоже будто бы игриво: «Заткнись!»

Адаму казалось, что Ева произносит эти два слова одновременно, образуя некое новое звуковое и смысловое значение.

Потрясенный, он долго размышлял о таких удивительных лингвистических способностях Евы, но сам, сколько ни пробовал, так и не смог изобрести неологизм из сочетания этих двух слов.

Как ни крути, получалось одно и то же.

Сначала надо перекреститься, а затем — заткнуться.

А может, просто заткнуться с самого начала и даже не пробовать перекреститься.

Но почему же Гей так и не спросил у Пророкова о том, о чем он спросил у Бээна?

Может, потому, что ответ Бээна уже содержал в себе элементы истины, которую Гею сказал бы и Пророков?

Вряд ли у Бээна и Пророкова было две истины.

Они делали одно и то же дело.

Хотя и по-разному, наверно.

Поэтому истина была одна.

Так зачем же, говорил себе Гей, спрашивать еще и у Пророкова?

Итак, говорил себе Адам, надо просто жить.

Но в таком случае, думал он, количество вариантов одной жизни, то есть жизни одной особи человеческой, возрастет до невероятной цифры, ибо сама особь человеческая будет задавать по своему усмотрению тот или иной вариант своей жизни.

Следовательно, вздыхал Адам, не такая уж простенькая эта формула — просто жить.

Жить в свое удовольствие.

Несмотря ни на что.

Вопреки всему.

Жить, жить, жить…

— С кем угодно, где угодно, когда угодно! — однажды в сердцах сказал Адам своей Еве.

В ответ она произнесла одно-единственное слово.

— Эти райские люди становятся ПРОСТО невыносимы, — сказала Алина.

Она протянула руку к телевизору и вслепую нажала клавишу.

Адам и Ева вмиг исчезли.

Превратились в атомы и молекулы.

Гей чувствовал себя виноватым перед Алиной.

Он смотрел на нее, стоящую у окна, и мысленно говорил себе, что ее жест, возможно, был превратно истолкован.

Подумаешь, провела по его щеке своей ладонью!..

Пауза становилась невыносимой, Алина молча пила из своего бокала, и Гей, нервно расхаживая по комнате, машинально включил телевизор, как делал это десятки, сотни тысяч раз у себя дома, в Москве.

Хмурый Адам сидел на тахте рядом с Евочкой.

«Она его охмуряет, что ли?» — удивился Гей, словно забыв содержание фильма.

Адам как бы оправдывался перед Евочкой, рассказывая ей, что однажды он вышел из кабинета на звонок, чего обычно не делал, и увидел, как Ева, открыв дверь, впустила Эндэа и тотчас, будто истосковавшись, провела рукой по щеке Эндэа, по шее… такое ласкательное движение, говорит Адам.

— Или просто дружеское, — смеется Евочка, — ведь он был самым близким другом вашей семьи, незаменимым другом Адама, то есть твоим незаменимым другом!

— Такое нежное оглаживающее движение… — чуть не плачет Адам.

— …просто жест гостеприимства! — хохочет Евочка.

— …какого я и сам давно не знал!

— Естественно, все естественно!

— Но если бы она знала, что я вижу эту сцену, она бы даже не прикоснулась к нему!

— Господи, ну естественно же!

— Кстати, он моим другом и не был, этот самый близкий друг нашей семьи, Эндэа, то есть незаменимый друг Адама, то есть мой друг… тьфу ты, запутался! — говорит Адам смеющейся Евочке.

— Естественно! Я это знала!

— Более того, и Ева тоже знала обо всем этом! — воскликнул Адам в отчаянии.