Брайан Олдисс - Доклад о вероятности Эй

— Не могла бы ты, Ви, наполнить керосином мою лампу?

— Все-таки все вы, мужчины, одинаковы, нудите и просите. Тащи сюда свою лампу. И почему бы тебе самому ее не наполнить?..

— Ты знаешь почему.

Женщина стояла там, где остановились, пока Эс не скрылся за маленькой дверцей, сделанной в большой двери старого кирпичного строения. Потом и она двинулась вперед по грязной грунтовой дорожке, наклоняя голову, когда навстречу попадалась ветка яблони, и, дойдя до цели, вывалила содержимое белого эмалированного ведра на верх мусорной кучи. После этого она вернулась на прежнее место перед старым кирпичным строением, где стояла перед этим, и ждала, пока снова не появился Эс. В руке у него была старая ржавая штормовая лампа, он поднял руку и протянул лампу.

— Я принесу ее, когда смогу. Сейчас у меня слишком много работы. Она хотела, чтобы я запекла к обеду телятину. А сама пошла за анчоусами.

— Пока. Спасибо за пирог.

— Я веду себя как дура, но тут уж не исправишь.

Эс стоял и смотрел на то, как четыре белые ленты сходятся на спине в один узел. Белое эмалированное ведро, теперь пустое, которое полная женщина несла в правой руке, казалось и белее и ярче фартука; кончики же лент и вовсе были слегка желтоватые и при этом помятые. Очень быстро она дошла до задней двери особняка, которую оставляла прикрытой; еще шаг — и она за дверью; мгновение — дверь закрылась за ней; Эс повернулся и, пригнувшись, шагнул в старый кирпичный каретный сарай.

Поднявшись в комнату над главным помещением каретного сарая, Эс закрыл лестницу дверцей и, дойдя до середины своего убежища, остановился. Сверток, который был у него в руках, он положил на одну из полок, тянувшихся вдоль юго-восточной стены, рядом с маленьким бронзовым крокодилом.

На уровне его груди висел брезентовый гамак, оба конца которого стягивались веревками, прикрепленными к двум металлическим кольцам, прибитым к первой и второй поперечным балкам. С двух сторон этого гамака свисали серые одеяла, концы которых были обметаны красной шерстяной нитью; лежало там и два обычных мешка, сшитых садовой бечевкой. Положив руки на гамак, Эс согнул колени и прыгнул вверх и вперед, чтобы забраться в свою висячую кровать.

После того как он оказался в гамаке и тот перестал раскачиваться, Эс сел и развязал шнурки ботинок. Сдвинув с ноги левый, а потом правый ботинок, он уронил их вниз на пол, разукрашенный выбоинами, впадинами и выступами: доски в некоторых местах имели цвет соломы, в некоторых казались покрыты сиеной — там, где грязь въелась в дерево; в целом цвет, особенно если не вглядываться, чем-то напоминал золотисто-каштановый оттенок женских волос. Ботинки, упав на пол, перевернулись и легли один возле другого: их носы соприкасались под углом в девяносто градусов, левый при этом лежал подметкой вверх. В центре подметка протерлась до дыр, а ближе к краям была изрядно изношена. Носок правого ботинка сплющился. Оба ботинка лежали рядом друг с другом, образуя случайную фигуру на полу. Под ними золотисто-каштановые доски пола. Доски в положенных им местах касались стен, а в пазах они соприкасались друг с другом. Ботинки лежали прямо перед направленным вниз взглядом мужчины; потом он отвернулся и лег.

Под голову Эс для удобства положил что-то маленькое и продолговатое вместо подушки. Это что-то напоминало тело, было бежевого цвета и принадлежало игрушечному медведю, если судить по голове. Конечно, сейчас узнать В этом предмете медведя было труднее, чем тогда, когда его сделали или купили, поскольку в данный момент на голове не хватало обоих ушей и одного глаза. Туловище также подверглось необратимым изменениям: оно не только потеряло форму, но и лапы — передние и задние, места, где они были пришиты, зияли дырками в бежевом материале, из дырок торчали опилки и стружки. Мужчина уложил остатки куклы, служившие ему подушкой, поудобнее; и голова, точнее, затылок оказался прямо на дряблом животе медведя, от этого голова игрушечного зверя оказалась над головой человека — создавалось впечатление, что его единственный темно-коричневый глаз смотрит в комнату.

Взгляд его уперся в кровлю над головой: великое множество грубых тесаных перекладин спускалось к боковым стенам от центральной балки, поддерживая оранжевые прямоугольники черепицы. Некоторые из кусков черепицы треснули, некоторые соскользнули с определенного им места. Свет бил через трещины, проходил сквозь щели, расширяясь до ослепительных в своей яркости полос, которые мешали рассматривать саму оранжевую волнистую поверхность.

Взгляд мужчины становился все более рассеянным. Веки наползли на глаза, и он заснул.

Один раз во сне он шевельнулся, чуть склонив голову к правому плечу. Это движение привело к тому, что медведь тоже шевельнул головой. Дыхание человека замедлилось, и воздух заскреб, зашуршал по сухому нёбу, человек засопел, в полной тишине комнаты это было хорошо слышно.

Когда он проснулся и открыл глаза, он увидел печку, стоявшую недалеко от центральных стропил. Черную, хотя на заслонках, лючках, крышечках, патентованных устройствах — на всем лежал тонкий слой светло-серой пыли.

Эс повернулся, две ноги свесились с гамака, наконец он весь соскользнул со своего ложа, ноги оказались всего лишь в нескольких сантиметрах от ботинок. Он сел на пол, обулся. Завязал шнурки. Встал и подошел к передней стене, в кирпичной кладке которой сделано было круглое окно, разделенное четырьмя деревянными планками — две в одном направлении, а две другие перпендикулярно двум первым — на девять сегментов, центральный из них, конечно, квадратный. Остановившись, он посмотрел в окно.

Внизу прямо перед окном располагалась клумба для аспарагусов, состоявшая из трех меньших клумб — насыпей, сейчас голых, если не считать каких-то сорняков, торчащих на них; с одной стороны эти клумбы без аспарагусов окаймляла дорожка, посыпанная гравием, с другой — обычная, грунтовая. Дорожку, посыпанную гравием, окаймляла, в свою очередь, низкая живая изгородь из кустов бирючины. По этой-то дорожке разгуливал голубь, известный под кличкой Икс. Голубь при каждом шаге кивал головкой и чуть наклонялся вперед. За клумбами для аспарагуса узкая полоска травы: в северо-западном направлении она бежала к огороду и фруктовому саду, а в юго-западном — к участку, отданному цветам. За полоской травы стоял выстроенный на возвышении (если сравнивать со старым кирпичным строением, которое когда-то называли каретным сараем и держали в те времена в нем кареты) простой, квадратный в основании дом; стекла его окон в данную минуту сверкали, отражая солнечные лучи. Правое окно второго этажа выходило из ванной комнаты. Сквозь него было видно, что в этой комнате царит полумрак, но именно полумрак, поскольку в ванной комнате имелось и второе окно, не видимое для Эс: оно располагалось за углом на юго-восточной стороне дома. Слева от окна ванной комнаты — два других, выходящих из спальных комнат для гостей. И снова никакого движения. Эс моргнул, зевнул и принялся всматриваться в окна первого этажа. Под левым окном находилось кухонное. На подоконнике внутри за стеклом центральной, неоткрывающейся части этого окна стояла банка, ярко блестевшая на солнце; левая и правая части были открыты. Но никого не было в кухне. Рядом с кухонным окном — задняя дверь. На ступеньке под ней, нежась на солнышке, лежала кошка с черно-белой шерстью; дверь была закрыта. Справа от задней двери окно столовой, длинное, доходящее до земли, в любой момент оно могло быть открыто, чтобы выпустить сидящих в столовой людей в сад. Как и в ванной комнате, расположенной над столовой, в ней было два окна, но второе было скрыто от Эс углом юго-восточной стены дома. В свете, падавшем через два окна, можно было увидеть какую-то фигуру, одетую, по крайней мере частично, во что-то белое, она двигалась вокруг стола, — видно его, впрочем, было не целиком, — и то ли что-то ставила, то ли что-то раскладывала.