Брайан Стэблфорд - Центр не удержать

Теперь вражеский корабль был весь объят пламенем, и жара стояла невыносимая, но весла работали что было сил, унося нас прочь.

Вода, разделившая два корабля, кружилась и пенилась. И корабли стали отдаляться друг от друга, сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее. Уцелевшие весла уносили нас от горящей развалины.

Воины в рогатых шлемах, хоть и были машинами, не были лишены чувства долга и начали убирать останки своих врагов. Их сбрасывали в воду, лишая возможности снова ожить. Шестеро из воинов получили роковые раны, но, слава Богу, только шестеро. А разбитые кости были только разбитыми, нестрашными костями.

Я не осмеливался передохнуть и решил осмотреть наше возвышение — не осталось ли там зловещих обломков. Когда это неприятное дело было сделано, моим первым желанием было взглянуть на море перед нами — не выставил ли кто-нибудь из мертвецов мерзкую голову над волнами. Но не было видно ничего, кроме стены серого тумана.

— Передышка? — спросил я нашу предводительницу, когда она опустила лук и обвела поле битвы сияющими глазами.

Она покачала головой.

— Они должны дать нам время отдохнуть или собрать совет. Мы не ограничены материей или пространством, да и они тоже. Не сомневаюсь, они очень умны, они поняли, как им следует атаковать. То, что прячется в тумане, горит желанием уничтожить нас, как и то, что уже миновало нас. И оно близится.

Я невесело усмехнулся:

— Мы достигли цели? Мы можем рассчитывать на помощь?

— Не могу сказать, — ответила она. — Я не знаю, насколько мы сильны, не говоря уж о том, что не знаю, чему придется противостоять на этот раз. Мы создали этот мир из ваших тайных мыслей и снов, Майкл Руссо. Никто не знает, сколько продлится затишье, что нарушит его. Они пробуют разные образы защиты и нападения. Никто не знает, что на сей раз изобретут они, что придется делать нам, чтобы противостоять этому. Делайте все возможное, а время покажет, достаточно ли этого. Помните, что вы, очевидно, могущественнее всех нас, что вам уже помогают.

Я отвернулся к стене тумана, готовой поглотить нас, и подумал, что это слабое утешение. Может, это и был мир моих снов, но в нем я все равно чувствовал себя чужаком. Если я и был там раньше, во времена своего глубочайшего сонного забытья, я не помнил об этом, да и способности моего подсознания не соответствовали этому волшебному миру. Меч мог быть легким, как перышко, глаз мой зорок, рука тверда, а лук меток, голос был послушен моей воле, но я был человеком мира, где правили злые духи. И они могли быть гораздо могущественнее, чем можно представить себе. За образами сражающихся против нас стояли сущности, которые привели Асгард к уничтожению. Им не было нужды до конца понимать нас — они могли сокрушить нас так, как Мирлин крушил костлявых воинов.

А потом надо мной сомкнулся туман, и холод пробежал по моему телу. Я устал, и даже холод, отеревший пот сражения с моего лба, не взбодрил меня.

Вдруг показалось, что мы движемся сквозь туман словно против ветра, затем наш ход замедлился, словно огромная рука остановила наш корабль. Я не видел весел, но знал, что они работают, и работают впустую. Не важно, сколь близко мы подошли к таинственному берегу. Теперь мы остановились.

У меня было неприятное ощущение, что я умер и был мертв давным-давно. Умер и для мира материального, и для собственного сознания. В обычном случае потеря сознания так или иначе разрывает вторую связь с миром, который существует в тебе и независимо от тебя. Но я уже не был «обычным». Как и Тульяр-994, я приютил внутри своего разума чужака, который в подобных обстоятельствах мог сделать все возможное, чтобы укрепить свою власть над моим рассудком.

Вот потому-то я приходил в себя дважды, причем сначала — не в себя, а в сон, который казался чужим. Я присутствовал во сне как зритель, наблюдая за ходом событий отстраненно, из далекой дали, чего никогда раньше не испытывал во сне или под действием психотропных веществ.

Сон, который прервался на сей раз, был сном о Сотворении, но я не знал, когда оно началось. Я опоздал к рождению Вселенной, если то, что я упустил, можно было назвать рождением. Не увидел я и причудливого танца атомов, которые возникли гораздо раньше сложных молекул, а из них потом возникли первые живые организмы. Я не знал, появились ли и начали сменять друг друга мириады самовозрождающихся молекулярных систем, пропустил то, как эти системы восходили по лестнице эволюции, не знал, какие причинно-следственные связи взяли верх над логикой случайностей. Когда я пришел в этот сон, самые молодые звезды возникающей Вселенной давно уже были мертвы, и взрыв, умертвивший их, породил множество тяжелых элементов. Последние, в свою очередь, скорректировали схему, по которой должна была развиваться жизнь. Уже существовала молекула — первый предшественник ДНК, а также другие, занявшиеся сложной игрой передачи энергии.

Обиталище этих игривых молекул находилось не на поверхности миров, а в облаках газа и пыли, столь исполинских, что, реши кто-нибудь пройти их насквозь, ему понадобились бы годы. В чреве этих облаков вызревали новые звезды. В свете, сопровождавшем их появление, радостно роились молекулы первой жизни. Где-то еще их попытки стать жизнью были неудачными, где-то их хитроумные старания были сведены на нет всесильной темнотой, но молекулы не прекращали своей игры. Даже в самых мрачных уголках Вселенной они терпеливо ждали сияния новых звезд, чтобы вновь попытаться стать жизнью. С каждым новым солнцем молекулы создавали все более и более сложные формы, с каждой смертью светила взрыв разбрасывал эти зачатки жизни по окраинам Вселенной, где большинство гибло, а немногие уцелевшие снова ждали момента, чтобы продолжить нескончаемую историю существования.

Проходили века, и появилась подлинная жизнь — жизнь ДНК, она была побочным детищем рождения и распада звезд, детищем Вселенной, чей пульс не переставал биться, она была началом всех начал.

Не всюду во Вселенной царила жизнь, кое-где она просто опоздала возникнуть. Но там, где ей это удалось, она нее громче заявляла о себе. Она плодила себе подобных в разных уголках пространства. Раз возникнув, она распространялась мириадами одноклеточных, которые искали и находили себе пищу в толще облаков. Клетки охотились за пищей и светом, росли и развивались дальше.

Жизнь, по сути, открывала новые миры — планеты, купающиеся в свете солнц, планеты с перепадами гравитации, это позволяло молекулам собираться тесными группами и продолжать свои игры в доселе невиданном единении. Нелегко было завоевывать миры. Они были полны опасностей. Однако в газовых облаках жизнь находила укрытие, а в водных океанах, плещущихся вокруг скал, жизнь играла в захватывающие игры — борьба за жизнь там была жесточайшей, а эволюция поднималась по ступенькам, становилась все сложнее и требовала все больше ума для выживания.