Сергей Лексутов - Полночный путь

— Простите, мама, што бросил вас тут одних на погибель…

Мать тихо вымолвила:

— Ну, што ты, сынок, какая погибель? Когда город взяли, мы в схроне отсиживались. Один Ярец на подворье был, он грабежникам и сказал, что все мы еще до осады, со всем добром уехали, а его оставили сторожить подворье. Грабежники пошарили, пошарили, ничего подходящего не нашли, да и ушли по добру, по здорову.

— А кто приходил-то?

— А нешто мы знаем? Рюрик и город толком не оборонял, на пятый день осады заперся в детинце, а город отдал на разграбление.

В горницу вбежал Огарок, заполошно вскрикнул:

— Там в ворота кто-то ломится!..

Батута вышел на крыльцо, из-за ворот доносился голос Шарапа:

— Да ты што, Ярец, своих не узнаешь?!

— Кому свои, а без хозяина не открою! — рычал в ответ Ярец.

Батута проговорил:

— Чего дурью маешься? Открывай…

В ворота въехали Шарап со Звягой, не слезая с коней, подъехали к крыльцу, Шарап выговорил торопливо:

— Уходить надо, пока Рюрик не прознал, что мы вернулись. Он в детинце сидит. Ты пока собирайся, а мы за санями, да заводных коней надо прикупить. У нас все пожгли, слава богам, домочадцев не тронули; по землянкам бедовали, нас ждали, — и, развернув коней, ускакали галопом.

Батута скатился с крыльца, бросился к конюшне — кроме коня, на котором он приехал, там никого не было. Он сунулся под навес, телеги тоже не было.

— Где кони, где телега, где сани?! — заорал он, обращаясь к топтавшемуся посреди двора Ярцу.

— Так… Грабежники свели… — растерянно пробормотал Ярец.

Батута кинулся к своей захоронке в нужнике, свесился в дыру, обмазанную глиной дверцу не вдруг и разглядишь. Он протиснулся в захоронку, нашарил в сундуке кошель с серебром, вылез, поманил Огарка, сунул ему в руку кошель, рявкнул:

— Что б вскорости: трое саней и три пары лошадей!

Он кинулся в горницу, с порога заорал:

— Собирайте добро, пакуйте в мешки — уходим!

— Куда ж, сынок? — жалобно вопросила мать, так и сидевшая под образами.

— В Северские земли! Нечего больше нам делать на Руси! Щас вокруг Киева такая толчея начнется — так и будем по захоронкам сидеть…

Добра оказалось не так уж и много; кое-какая одежонка да утварь. Кошели со своим серебром и Сериковым златом Батута для верности приколотил гвоздями к настилу новеньких саней, которые пригнали вместе с парами лошадей Огарок с Прибытком, когда еще и сборы не кончились. На сани Батута навалил побольше сена, поверх постелил толстые кошмы, и только после этого сложил мешки с добром и утварью, все притянул веревками. В передках осталось довольно места и для путников. С тяжким вздохом покосился на кузню: там почти три телеги железа и дорогущая германская волочилка. Но нельзя; внимание привлечет, коли погрузить в сани, да и громоздкая шибко. Придется еще сани покупать…

И тут Батута спохватился, заорал заполошно:

— Где Мышата?! А ну всем искать кота! В Северских землях, сказывают, кошки еще дороже стоят, чем у нас…

— Эка, спохватился… — горестно вздохнула мать. — Мышата еще во время приступа пропал; испугался, должно быть, пожаров да беготни, убежал куда-то, и заблудился…

Батута зло плюнул в снег, помянул всеми известными ему черными словами неведомых захватчиков. Как теперь без кота на новом месте мыкаться? Мыши да крысы припасы будут портить. Пока еще приглядишь кошку, да в очереди прождешь котенка от нее… За шестимесячного котенка, от хорошей ловчей кошки, большие деньги требуют…

Рассадив всех по саням, положил под облучок самострел, взгромоздился сам на облучок, приладил под полу тулупа меч, чтобы не было видно, крикнул:

— Огарок, открывай ворота! — Огарок растворил ворота, не забыл их снова затворить, только после этого догнал сани, вспрыгнул на мешки с добром.

Мать с женой ехали в санях Батуты, сестры — с подмастерьями, замыкал обоз Ярец. Только отъехали от Жидовских ворот, обоз нагнали Шарап со Звягой. Им тоже пришлось купить по трое саней, чтобы уместились все домочадцы. Привстав в санях, Шарап заорал:

— Бату-ута-а, погоня-ай!..

Батута в миг сообразил, что без шуму уйти не удалось, взмахнул кнутом, кони пошли рысью, несмотря на то, что дорога не была накатанной. Позади слышался скрип полозьев, шумное дыхание коней, наперебой орали Шарап со Звягой, подгоняя остальных. Лес на левом берегу приближался, но, оглянувшись, Батута увидел вереницу всадников, выворачивающих из-за угла стрельницы. Отсюда они казались маленькими и безобидными. Батута взмахнул кнутом, и больше не оглядывался. Позади заорал Звяга:

— Шарап! Их всего два десятка! Отмаха-аемся…

Шарап откликнулся:

— С Сериком, поди, и отмахались бы…

Скачка продолжалась. Наконец по бокам дороги замелькали деревья, поля кончились, но и погоня приблизилась. Оглянувшись, Батута заметил, как из-за поворота, шагах в ста позади, вылетел головной всадник. Но Звяга, уже натягивал свой мощный лук, клеенный из турьих рогов, да еще усиленный по спинке жильным пластом. И ведь попал! Всадник, уверенный, что с мчащихся саней, да в скачущего всадника попасть почти невозможно, ухарски не прикрылся щитом и словил стрелу прямо в грудь. Остальных это вразумило; широко растянувшаяся погоня стала сбиваться в плотную кучку, а для этого передним пришлось придержать коней, чтобы подтянулись отставшие — беглецы выиграли еще немного времени. А вот, наконец, и удобное место: широкая поляна, тянущаяся от самого берега, а на берегу — ивовая рощица, да ивы старые, толстые, стоят густо, отклонившись друг от дружки кронами. Шарап заорал:

— Туда! В рощу!..

Батута потянул вожжу, лошади послушно свернули на целину. Лошадей укрыли на самом обрыве, за деревьями. Шарап со Звягой вытаскивали из-под сена копья, их старшие сыновья уже стояли с самострелами. Глядя на них, и Огарок с Прибытком достали самострелы. Батута отметил, что когда ехали от волхва, при Шарапе и Звяге самострелов не было; выходит и их захоронки не нашли грабежники, и в санях есть что защищать. Сыновья Шарапа и Звяги, рослые мальчишки по четырнадцати лет, уверенно держали в руках самострелы. Когда взрослые расположились за крайними деревьями, пацаны вскарабкались в развилки двух ив. Огарок с Прибытком, было, полезли за ними, но Шарап сказал:

— Вы, двое, по сторонам встаньте. Стрелять начинайте шагов с двухсот…

И все молча стали смотреть на вытягивающуюся на поляну погоню. Дружинники видать, знали, с кем имеют дело; в драку кидаться пока не спешили. Наконец, один отделился от плотной кучки, поехал шагом к рощице, размахивая белой тряпкой. Ни Шарап, ни Звяга не шелохнулись; стояли, прислонясь плечами к одной иве, рядом, по-хозяйски были прислонены короткие копья. Длинное в санях везти трудновато, но таким воякам и коротким копьем ничего не стоит остановить всадника. Рюриков дружинник, наконец, подъехал, оглядел компанию, сказал презрительно: