Лайт Дейтон - Огонь

Ближе к полудню Редар оставил, наконец, за спиной пологие склоны холмов и ступил в степь. Он будто попал в совершенно другой мир! Перед ним расстилался бесконечный ковер трав, кое-где тянулись к солнцу жесткими, колючими ветвями деревья. Конечно, жара и здесь все поворачивала по-своему – в большинстве своем желтая и пожухлая трава бессильно клонилась к земле. Почва, густо испещренная трещинами, казалась высушенной, как глина солончаков.

Только через какое-то время Редар смог оправиться от оцепенения. Контраст с выжженной, безжалостной пустыней за холмами был так разителен, что юноша даже забыл об усталости. В желтой, ровной как стол пустыне, под желтым палящим солнцем всё казалось таким же желтым и раскаленным. Пустыня слепила, заставляла щуриться, не давала раскрыть глаза по-настоящему. Пещерный город лишал охотника простора, сдавливал своими узкими пещерами и галереями. Куда ни посмотришь, везде темень и камни, как будто ты попал в гигантский скальный мешок. А этот новый мир был окрашен темно-зеленым, бурым и серым. Редар просто стоял и смотрел на него, впитывая пряные степные запахи, улавливая взглядом малейшее движение, мысленно прося степь принять его и защитить.

Конечно, он знал из рассказов путешественников, что через всю степь протекает река, полноводная после дождей и обмеливающая в сушь, – она-то и дает всему, что он видит здесь, воду и жизнь. Но ни один, даже самый цветастый рассказ не может передать картину этого невероятного буйства жизни. За всю свою жизнь Редар никогда не видел ничего подобного, он привык к почти полной пустоте безжизненных песков, где каждый росток, каждая полуживая ветка саксаула – величайшая редкость. Каким жалким казалось теперь его восхищение необычной для жителя Солончака активностью жизни на Кромке! То, что в свое время поразило его там, было лишь бледной тенью степного изобилия.

Говорят, что многие сотни дождей назад смертоносцы изгнали отсюда Прежних людей. Но еще передают из уст в уста предания о тех временах, когда человек был свободным и жил, где хотел. Мечту трудно убить. И теперь Редар знал, почему.

Юноша присел и погладил ладонью траву. Она оказалась удивительно нежной и не колола пальцы, как саксаул или пустынная колючка. От травы исходил какой-то вкусный и свежий запах, совершенно незнакомый Редару. Он подумал, что, наверное, так пахнет жизнь. Недалеко от своего ночного пристанища он увидел еще одно невиданное растение: тонкие желтоватые стебли с заостренными, трепещущими на ветру листиками, а на макушке – крохотные цветы-венчики. Редар сразу понял, что это именно цветы, хоть ни разу их не видел, а знал только по рассказам Крегга. Такой удивительной красоты он не встречал еще никогда в жизни! Еще через десяток шагов он обнаружил целые заросли таких же растений. Охотник не удержался и стал рвать цветы охапками; он точно знал, что в далеком Пещерном городе есть та, которая прижмет эти цветы к груди и радостно улыбнется.

Правительница Айрис слушала Редара молча, изредка покачивая головой. Салестер застыл неподвижной статуей, а вот Римал, наоборот, то и дело вскакивал, расхаживал из угла в угол.

–… и я проследил их до самого входа в муравейник. От края холмов до него примерно треть дневного перехода. Совсем близко подобраться я не смог – там у этих тварей перекрестья охотничьих троп натыканы так густо, что и шагу ступить нельзя, чтобы на муравья не наткнуться. Но в полусотне перестрелов от их логова стоит гранитный валун. Высотой с трех человек, чуть наклонен вперед, больше всего похож на готового к прыжку кузнечика – прекрасный, кстати, ориентир. Так я на него влез и пролежал на вершине до заката, высматривал. Всего входов у муравьев – семнадцать, но используют они только восемь. Из остальных я не видел, чтобы кто-нибудь выходил.

– А те восемь? – спросил Римал.

– Туда муравьи-носильщики таскают пищу. Почти бесконечным потоком – я так и не дождался перерыва… Мух, жуков, клещей всяких, какое-то липкое желтое вещество – там все тропы им перемазаны…

– Мед, – спокойно заметил Салестер. Все повернулись к нему.

– Что такое мед?

– Потом, Римал! Это сейчас не важно! Дай парню закончить, – Айрис властно кивнула разведчику. – Продолжай…

– Меня один из входов очень заинтересовал, самый ближний. Из него без остановки те же рабочие выносили скрюченные туши сородичей, каких-то обвисших белых гусениц, плесень, просто мусор… И тащили куда-то на север, круто в сторону. Я проследил потом – там муравьиная свалка. Запах от нее, я скажу! С ног валит…

Кто-то приглушенно хихикнул.

– Кира! – в голосе Айрис громыхнул горный обвал. – Ты где прячешься?! А ну, выходи!

Из-за тканой перегородки, что делила Приемную пополам, показалась испуганная девушка. Вид у нее был виноватый и самую малость вызывающий, но глаза светились восхищением. И смотрела она… не на грозную бабушку, нет! На него, Редара.

Он подмигнул Кире. Повидать ее сразу после возвращения он не смог: еще в отрогах его перехватил лично Салестер и повел к Правительнице. Таков, мол, приказ. Понятно было, конечно, что новости важные и надо без промедления изложить их Айрис, но уж капельку времени бы могла дать, чтобы с Кирой хотя бы поздороваться. Так ведь нет! Правительница коротко кивнула Редару, будто и не сомневалась в его возвращении, и тут же послала за Рималом и Кенгаром. Те явились без промедления. Пришлось излагать все по порядку.

Если бы он знал, что Кира его слушает… Страдания ночного перехода надо было бы минимум втрое приукрасить. Ну да ладно.

Айрис сурово посмотрела на внучку:

– Так. Ты подслушивала?

– Ну, бабушка… Интересно же! Мы никому-никому… ой!

– Мы?! Кто там еще? Выходите все!

– Только я, Правительница, – скромно потупив глаза, на свет появилась Ликка.

– А-а, ну конечно, без тебя никак! И что же мне с вами делать?

– Пускай уж дослушают, раз пришли, – усмехнулся Салестер, – а там запрем где-нибудь, чтобы прежде времени город не будоражили.

Айрис пыталась сохранить серьезность, но Редар со своего места видел, что в глазах у нее прыгают веселые огоньки.

– Ну, нет, вот еще! С чего это вдруг я пойду на поводу у девчонок! Кенгар, отведи их в мою дальнюю комнату. А вы… вы, чтобы шагу даже не смели сделать оттуда! Ясно?

– Ну, бабушка…

– Ясно, я спрашиваю?!

– Ясно, – почти одновременно вздохнули девушки.

– Тогда – прочь с моих глаз.

Салестер прятал улыбку в кулак, Римал смеялся едва ли не в открытую. Редар наклонился к нему, прошептал:

– Чего ты смеешься, мастер?

– Да из той комнаты все прекрасно слышно, что здесь происходит. Они смежные, да еще Харлен по специальному заказу в стене сделал выемку, чтобы четче было слышно, а он – большой умелец, штуки и почище выкидывать умеет. Девчонки все услышат, но думать будут, что перехитрили Айрис, а вот рассказывать кому бы то ни было, побоятся: она страсть как страшна в гневе. Вот и получается, что и тайна соблюдена, и никто в обиде не остался!