Юрий Кудрявцев - Три круга Достоевского

Интересный разговор по этому поводу происходит в «Идиоте». Рассматривается вопрос, что несет наука (и промышленность) че­ловечеству. С точки зрения рационалиста Птицина, всеобщую со­лидарность и равновесие интересов. Другой герой, Лебедев, приво­дит разные точки зрения. Первая — «слишком шумно и промыш-ленно становится в человечестве, мало спокойствия духовного» [8, 311]. Вторая — «пусть, но стук телег, подвозящих хлеб голод­ному человечеству, может быть, лучше спокойствия духовного» [8, 312]. Далее Лебедев высказывается сам: «Не верю я, гнусный Лебедев, телегам, подвозящим хлеб человечеству! Ибо телеги, под­возящие хлеб всему человечеству, без нравственного основания по­ступку, могут прехладнокровно исключить из наслаждения подво­зимым значительную часть человечества, что уже и было...». И продолжает: «...уже был Мальтус, друг человечества. Но друг человечества с шаткостью нравственных оснований есть людоед человечества...» [8, 312].

Глубокая мысль Лебедева принадлежит самому автору. Сама но себе наука, само по себе производство могут далеко не всё. Они могут создать основы для процветания общества или для его краха. Процветание или крах — это зависит уже не от науки. Технократия, рационалисты — не самые лучшие предводители че­ловечества. Не обладая нравственностью, они могут отбросить че­ловечество далеко назад.

Эти размышления глубоки не только и не столько для време­ни Достоевского, сколько для настоящего времени, обнажившего необходимость нравственных начал. Во времена писателя возмож­ности науки привести мир к краху были весьма ограничены. И, видимо, поэтому опасения Достоевского за судьбу основанного только на доводах науки мира воспринимались некоторыми как выступления против науки.

Писатель был глубоко уверен, что мысль, согласно которой наука способна разрешить все человеческие проблемы, есть вре­менное заблуждение мысли. Человечество должно будет вернуться к нравственности, чтобы спасти себя, если не будет поздно. Отвер­гнув нравственность, человечество испытает много бед и невзгод. Зайдет в своем развитии в тупик. И вынуждено будет вернуться к нравственности, к чувству любви. Наука дает лишь возможность для движения человечества. Нравственность же есть поводырь при этом движении.

Размышляя о том, что Россия не менее просвещена, чем Запад, хотя наука в ней развита слабее, Достоевский писал: «Но ведь под просвещением я разумею (думаю, что и никто не может разу­меть иначе), — то, что буквально уже выражается в самом слове «просвещение», т. е. свет духовный, озаряющий душу, просвеща­ющий сердце, направляющий ум и указывающий ему дорогу в жизни» [1895, 11, 473].

Этот духовный свет и есть нравственность.. Ее писатель свя­зывает с Христом. А Христос — это религия. Теоретическая дея­тельность не исчерпывается научной, а включает в себя и религи­озную.

Религиозная" деятельность человека может базироваться на разных посылках. На посылках мистического понимания религии и понимания религии как гаранта нравственности. От мистического понимания религии Достоевский очень далек, и несостоятельность обвинений его в мистицизме хорошо доказана всем его творчест­вом, в том числе и черновыми записями, недавно опубликованны­ми.

Религиозную деятельность Достоевский рассматривает как по­иск нравственности. Забота Достоевского о боге есть забота о поддержании нравственных идеалов.

В материалах к «Подростку» есть такие слова: «Я уважаю Христа как деятеля и вообще как личность, но в остальное не верю как в глупость» [ЛН, 77, 121]. Это не слова автора, а слова, предназначенные герою. Причем герой позднее скажет, что это его неискренние слова. Герой — подросток, его понимание бытия неустоявшееся. Но в высказывании отражен подход Достоевского к религии, в частности к христианству. По Достоевскому, к Христу можно относиться по-разному, принимать его путь или не принимать; но не уважать Христа как личность нельзя.

Земной характер религии обнаруживается и через ее отрицателей. Иван Карамазов отрицает не бога, а мир, им созданный. Мир, а не бога. И если окажется, что мир создан не богом, а есть продукт материи, то в отношении Ивана к миру изменений не произойдет. Он будет отрицать не материю, а мир, ею созданный. Героев Достоевского, как и их автора, мало интересуют небеса. Их интересует земля.

Идеи религии писатель рассматривал серьезно, всю жизнь серьезно. И предостерегал от их разрешения «за коньячком», как делал это Федор Карамазов. Идеи самого Достоевского о религии тоже не следует рассматривать «за коньячком», тогда не будет и возможности их огрублять.

Огрубляющим его отношение к религии Достоевский ответил сам, предостерегая их от подмены предмета спора и искажения точки зрения оппонента. «Атеисты, отрицающие бога и будущую жизнь, ужасно наклонны представлять все это в человеческом виде, тем и грешат. Натура бога прямо противоположна натуре человека. Человек, по великому результату науки, идет от многоразличия к Синтезу, от фактов к обобщению их и познанию. А натура бога другая. Это полный Синтез всего бытия, саморассматривающий себя в многоразличии, в Анализе» [ЛН, 83, 174]. Это замечание из записной книжки 60-х годов. Позднее писатель под­черкнул, что в бога он верит «не как мальчик».

Бог в данном случае рассматривается как идеи, на которых держится мир. Есть ли сам-то бог или его вообще нет — не важно. Но в основе мира лежат какие-то общие, проявляющие себя в ча­стном, принципы. Это нравственные принципы.

Религия и нравственность связаны теснейшим образом, и «ре­лигия есть только формула нравственности» [ЛН, 83, 449]. В этом высказывании писателя — суть его понимания и религии и нрав­ственности.

Как главное в религии Достоевский выделяет любовь к богу, что у него означает любовь к человеку, только к человеку. Эта мысль выражена в одной из последних записных тетрадей: «Изу­чите православие, это не одна только церковность и обрядность, это живое чувство, вполне вот те живые силы, без которых нельзя жить народам. В нем даже мистицизма нет, — в нем одно челове­колюбие, один Христов образ» [ЛН, 83, 570].

Отмечается, что даже в официальном православии главное не обрядность и церковность. В православии же Достоевского эти явления вообще отсутствуют, остается чистая нравственность, одно лишь человеколюбие.

Именно это отражено в образах лучших носителей правосла­вия. Так, Макар Долгорукий, человек православный, способен глу­боко понимать других людей, великодушен, способен прощать, не­злобив и внешне весел. «Господи, Иисусе Христе, боже наш, по­милуй нас» — эти слова идут как бы впереди Макара. Подросток слышит их, еще не видя произносящего. Ожидаешь от героя про­поведи религиозной догматики. И ошибаешься. Если герой что-то и проповедует, то только человеколюбие. Да и его-то он пропове­дует меньше словами, больше своим примером.