Юрий Кудрявцев - Три круга Достоевского

Это — гимн безумцу, навевающему сон. Но в тех условиях, ко­гда нет иной дороги. Дорога, конечно, лучше. Но надо показать ее, прежде чем обругать и разрушить сон. При бездорожье рели­гия облегчает существование человека.

Но если справедливость на земле восторжествует, то будет ли это означать, что близка смерть религии? По Достоевскому, нет. Это лишь будут условия для смерти официальной религии. Рели­гия как нравственность бессмертна. Одной наукой, одним «реализ­мом» человек не проживет. «Реализм есть ум толпы, большинства, не видящий дальше носу, но хитрый и проницательный, совершен­но достаточный для настоящей минуты» [ЛН, 83, 213]. Для мину­ты. У человека же есть и вопросы, выходящие за пределы данно­го момента. У него есть вопросы о вечном. Во многом они обус­ловлены смертностью человека.

Человек боится исчезнуть без следа. Исчезнуть — это еще ни­чего. Но без следа — это страшно. И в этом случае кто-то должен снять напряжение. У слабых. Сильные проживут.

Человеколюбие религии, по Достоевскому, проявляется и в про­возглашении равенства неравных по своей сути людей. «В христи­анстве, в настоящем христианстве, есть и будут господа и слуги, но раба невозможно помыслить. Я говорю про настоящее, совер­шенное христианство. Слуги же не рабы» [1895, 11, 489 — 490]. Это высказанная в конце жизни мысль была выношена. Природа дает не всем одинаковые способности. И каждый занимает свое место. Не равное место. Равенство — в уважении каждого места и каждого человека как такового.

Достоевский показывает положительную роль религии в разви­тии человечества в целом. На слова Федора Карамазова, в кото­рых выражено желание повесить выдуманного бога, Иван отвеча­ет голосом самого автора: «Цивилизации бы тогда совсем не было, если бы не выдумали бога» [10, 9, 171].

Достоевский отвечает и тем критикам религии, которые указы­вали на ее неспособность излечить общество от его болезней. Он ссылается на то, что не так уж много было в мире истинных хрис­тиан. А кроме того, на запущенность самой болезни. Но и это не главное. Главное в неправомерных ожиданиях лечения откуда-то извне. А начать-то надо с себя. Верят в какое-то чудо, как верили в него при смерти старца Зосимы. А тело старца оказалось под­властно тлению. Отсюда — безверие: не святой, значит. Ибо у тел некоторых умерших святых «осязалось явственно благоухание». Ожидающие благоухания от тел усопших не понимают сути рели­гии Достоевского. Все — от себя, а не от чудес. Чудо в тебе. Извне его не жди. В этом суть его религии. Опирающиеся на рассуж­дения не всегда понимают эту суть и ждут внешнего чуда. Мысль эта была выражена устами князя Мышкина: «...сущность религи­озного чувства ни под какие рассуждения, ни под какие проступ­ки и преступления и ни под какие атеизмы не подходит; тут что-то не то, и вечно будет не то, тут что-то такое, обо что вечно будут скользить атеизмы. И вечно будут не про то говорить» [8, 184].

Суть религии Достоевского — в гуманизме. Религиозный чело­век, по писателю, гуманен, светел, спокоен. Безбожие — суета, тос­ка, мрак.

После утери бога, после утери нравственности теряется все, и, как часто повторяется в черновиках к «Подростку», «игра двух лавочников в шашки бесконечно умнее и толковее всего бытия и вселенной» [ЛН, 77, 70]. А потому Достоевский, так же как и из­вестный «старый грешник» XVIII века, считает: «...если бы не было бога, то следовало бы его выдумать» [10, 9, 294]. Только он редко обращался к богу выдуманному, а больше к тому, что дол­жен быть внутри каждого человека. И в словах из записной тет­ради: «Нет, бога слишком трудно искоренить» [ЛН, 83, 454] пре­жде всего выражена вера в человека, неспособного искоренить свою нравственность.

За человеколюбие, а не за догматику ценит Достоевский Биб­лию. Вот некоторые из его высказываний об этой книге: «Удиви­тельное впечатление в целом делает эта книга. Выносите, напри­мер, такую мысль несомненно: что другой такой книги в человече­стве нет и не может быть. И это — верите ли Вы или не верите» [П, 4, 5]. Это из письма. А вот из записной тетради: «Библия при­надлежит всем, атеистам и верующим равно. Это книга человече­ства» [ЛН, 83, 412]. Или: «Эта книга непобедима» [ЛН, 83, 414]. Вера в непобедимость Библии есть вера в неискоренимость нрав­ственности, которую Достоевский прочно связал с религией, воз­вел в религию.

Снимите религиозную оболочку с православия Достоевского и за нею вы увидите чистую нравственность, глубокое человеколю­бие.

Можно, конечно, по-разному относиться к этой жесткой связи нравственности с религией. Но мысль Достоевского о связи нрав­ственности с личностью останется неизменной. Лишь тогда в дея­тельности выражается личность, когда эта деятельность основана на высокой нравственности. В противном случае в деятельности проявляется безличность.

Для жизненной ориентации человек должен опираться как на науку, так и на нравственность. Они не подменяют друг друга.

Слияние этих двух видов теоретической деятельности у Досто­евского я вижу в третьем — в деятельности эстетической.

Подход к действительности с позиций эстетического есть как бы синтез научного и нравственного подходов. Прекрасное, по Достоевскому, не может быть ложным или безнравственным. В этом плане широко известный тезис «красота мир спасет» означа­ет, что мир может быть спасен истиной и добром как составны­ми частями прекрасного.

Взгляды на эстетическое, его суть и роль Достоевский излага­ет в статьях и проявляет в своем художественном творчестве. При этом искусство Достоевский рассматривает как концентрированное выражение эстетического. Искусство — явление общественное. Вне общества оно теряет всякую значимость.

Отношение искусства к общественной жизни и наоборот, пред­назначение искусства, место эстетической деятельности человека в обществе — все эти проблемы подробно рассматриваются писа­телем прежде всего в «Ряде статей о русской литературе».

Писатель говорит, что вопрос об отношении искусства к обще­ственной жизни породил «два враждебных лагеря» в литературе: сторонники «чистого» и утилитарного искусства.

Два лагеря — в борьбе. Достоевский обнажает суть взглядов противоборствующих сторон и выражает свое несогласие с теми и другими.

Суть «чистого»: «искусство служит само себе целью и в самой сущности своей должно находить себе оправдание» [1895, 9, 49]. Искусство сводится к проблематике вечного или вообще лишается всякой проблематики. Событийное, социальное — вне поля его зре­ния. Полное забвение идейности.

Суть утилитарного: «искусство должно служить человеку пря­мой, непосредственной, практической и даже определенной об­стоятельствами пользой» [1895, 9, 50]. Здесь, по Достоевскому, отрицается свобода творчества. Ради какой-либо общественно зна­чимой цели искусство направляется в своем развитии. Произве­дения искусства сводятся к проблематике событийного и социаль­ного, сегодняшнего и временного. Вечное и эстетическое забыто. На первом месте идейность. Художественность в самом лучшем случае имеет значение второстепенное. Самоценность искусства отрицается. Искусство — средство, рычаг для достижения каких-то общественных целей.