Ника Созонова - Сказ о пути

Леля, всхлипнув, съежилась в клубочек напротив.

— Ну, зачем ты так?.. Пожалуйста, давай поедем в больницу! — Она протягивала в трясущихся руках белую тряпку, уже не решаясь дотронуться. — Может быть, у тебя глубокие раны, задето сухожилие или нерв… нужно зашивать… Господи, меловой круг какой-то! Ты что, вызывал тут духов?.. Прошу тебя…

Алексей неожиданно для себя ощутил острую потребность сжать ее — впитать, вобрать в себя. Он притянул ее голову, не замечая, что не соизмеряет свой силы и причиняет боль. Он измазал своей кровью ее висок и волосы. Сквозь алкогольную муть он почти не соображал, что делает, и только слышал, как грохочет ее сердце — огромное, пугливое. А еще он знал, что сейчас она боится его, смертельно боится.

— Пожалуйста, потерпи, — жарко зашептал он ей в ухо, — это пройдет, будет легче… дальше обязательно будет легче, ведь иначе и быть не может. У нас просто нет выбора, да и выхода тоже нет… Я болен, я признаю это, я стану пить таблетки, которые прописала твоя Наталья… Я попытаюсь выздороветь, стать сильным и нужным тебе…

— Ты мне и так нужен, слышишь? — Леля расслабилась, ее плечи больше не вздрагивали. Она вжалась в него и казалась слабой и маленькой. — Я люблю тебя, глупенький, иначе давно бы ушла. Я ведь не такая безвольная тряпка, как ты думаешь… Все станет лучше, действительно лучше, мы с тобой справимся, я уверена в этом…

Алексей чувствовал, как что-то болезненно-натянутое внутри отпустило. Так и нужно, наверное. Неважно, действительно ли он умел проходить сквозь миры и видел сотни чужих рассветов, или все это ему привиделось. Леля с ним, и пусть она не верит ему, зато любит. Может, это действительно его дом. Нет, не так: Дом, с большой буквы. И уйти отсюда у него не получается, потому что он нашел то, что искал так долго.

— Давай сюда твою тряпку. Если хочешь, поедем в травмпункт, хотя сомневаюсь, что это мне сейчас жизненно необходимо.

— А что тебе жизненно необходимо?

— Ты, — он засмеялся, поняв, что все-таки протрезвел, и подул ей на слипшиеся и пахнущие его кровью волосы.

Они гуляли весь день. Построили две снежных крепости и перебрасывались снежками, хоронясь за их стенами. Алексей чувствовал себя почти выздоровевшим. То, что терзало его так долго, ослабило свою хватку. Либо он научился с этим жить, смирился, сросся — это стало его частью, такой же, как рука или нога — привычной, вечной…

Леля, смеясь, говорила, что они пережили кризис отношений и дальше у них все будет безоблачно и хорошо. Самое странное, что даже во время этого кризиса он умудрился не бросить свою работу, и поэтому им было на что жить, и Леля могла перейти на полставки и доучиться, как она давно хотела.

— Я так рада, что эта зима наконец-то закончилась!

Она подкралась с тыла и коварно атаковала, а затем, свалив его в сугроб, с видом победительницы уселась на поверженное тело.

— Как это закончилась? Декабрь на дворе. Тебе не кажется, что ты слегка поторопилась?

— Ты ничего не понял! — Она укусила его в нос, а потом завизжала — когда он сыпанул ей пригоршню снега за воротник. И вдруг отстранилась и погрустнела. — Мне так странно и тревожно сегодня с утра. Мне кажется почему-то, что завтра я тебя не увижу.

— Что за нелепые разговоры?

Он строго заглянул ей в глаза, но она отвернулась.

— Ничего, забудь. Просто сон дурацкий приснился.

— С каких это пор ты начала видеть сны? Ты же всегда говорила, что каждую ночь словно умираешь, а утром воскресаешь, и в промежутке — как посмертие у атеистов — абсолютная пустота.

Леля неопределенно пожала плечами. Они встали, отряхнули друг друга от снега и медленно двинулись по направлению к дому.

— И что же ты видела во сне? — нарушил он молчание.

— Ничего не видела. Слышала голос. Он посоветовал мне попросить у тебя прощения. А ведь прощения просят перед тем, как…

— У меня прощения? За что? И вообще, ты сейчас говоришь редкие глупости.

— Он сказал, что я сломала тебя дважды. Не знаю почему, но я ему поверила.

— И чей же это был голос? — с иронией осведомился он. — Мужской? Женский?

— Скорее, детский. Впрочем, точно сказать не могу…

Алексей остановился. Провел ладонью по ее щеке, подул на брови в капельках растаявших снежинок и спутанные ресницы вокруг пригасших глаз.

— Не бойся, все будет хорошо. Сны — странная вещь. Часто они играют на наших страхах, наших комплексах. Ты не видела снов прежде, и потому не привыкла к ним. Вот и воспринимаешь их слишком серьезно.

— Да ладно тебе! — Леля звонко расхохоталась. — Поверил, да? Я тут ему лапши на уши вешаю, а он ведется, как маленький! Вот забавно… — Затем добавила задумчиво: — Да и вообще, сам подумай: ну как можно тебя сломать? Ты ведь не фарфоровый и не стеклянный…

В этот день они вернулись домой не вместе: она давно собиралась зайти к старшей сестре, а у него были дела в офисе, в котором он работал. Дела заняли больше времени, чем он рассчитывал, но когда Алексей вернулся домой, Лели еще не было. Она и раньше задерживалась, а порой даже ночевала у сестренки, особенно, когда та ссорилась с мужем. Но всегда предупреждала об этом.

Сегодняшний странный разговор не выходил у него из головы. Алексей заполнил окурками всю пепельницу, размышляя, не позвонить ли ему первым, когда, наконец, раздалась телефонная трель.

— Леля? Где тебя носит?..

— Леша, это не Леля, это Марта, ее сестра. Вы можете приехать немедленно?

— Что случилось?!

Он почувствовал острую боль, но почему-то не в груди, а в районе солнечного сплетения. Как будто кто-то со всего размаха всадил в живот лезвие.

— Несчастный случай. Вы понимаете, несчастный случай!.. — В голосе на другом конце провода билась с трудом сдерживаемая истерика. — Я вам адрес больницы продиктую, приезжайте, пожалуйста, как можно скорее!..

Но он не успел. В приемном покое к нему бросилась дородная женщина, припала по-родственному к груди и, перемежая слова рыданиями, принялась рассказывать, что произошло. Он не просил ее это делать, ему совершенно не нужны были подробности. Он знал, что Лели больше нет — этого было достаточно. Как и почему — какая разница?

Но сестра Лели изливалась безостановочно, словно, замолчав, могла не вынести в тишине обрушившегося горя — сломаться, сойти с ума.

— Все вышло так глупо, ужасно глупо… У нас на кухне висит полочка, на ней ножи лежат всякие, они тупые всегда были, а тут я вчера упросила зачем-то мужа их наточить… Она с сыном играла, сын ее страшно любит… любил… и она его тоже, она вообще очень любит… любила маленьких детей… Господи, господи, как я все это переживу… В общем, сын разрезвился, распрыгался… и почему они играли в кухне, господи боже мой, и полочка со стены сорвалась, и этот проклятущий нож, самый большой, им мясо разделывали, в шею ей вошел, прямо в яремную ямку… Но она живая была, и в машине «скорой» была живая, и здесь… Вы чуть-чуть опоздали, совсем чуть-чуть… Потеря крови, сказали, не восстановимая… Ну почему, почему так? Почему Бог забирает к себе самых лучших? — ведь это неправильно…