Айзек Азимов - Установление и Империя

тысячелетия, вдруг погрузился в мертвенный покой. Казалось странным, что Слава Галактики

сделалась гниющим трупом.

Происшедшее потрясало сознание!

Должны были пройти века, чтобы могучие деяния пятидесяти поколений разрушились

окончательно. Но силы людей угасли, и поэтому все их творения лежали бесполезным хламом.

Миллионы, оставшиеся после гибели миллиардов, сорвали блестящий металлический

фундамент планеты и обнажили почву, тысячи лет не знавшую прикосновения солнечных лучей.

Окруженные техническим совершенством созданий человеческого гения, индустриальными

чудесами освобожденного от тирании окружающей среды человечества, они вернулись к земле. На

огромных дорогах росла пшеница. В тени башен паслись овцы.

Но существовал Неотрантор – некогда незаметное селение на планете, утонувшей в тени

могучего Трантора; именно она послужила последним убежищем для царствующей семьи, которая

нашла там спасение от огня и пламени Великого Грабежа – и с трудом удержалась, пока не схлынула

рокочущая волна мятежа. Отсюда, в призрачном величии, она управляла мертвенными останками

Империи.

Каких-нибудь двадцать аграрных миров составляли ныне Галактическую Империю!

Дагоберт IX, правитель двадцати миров, населенных твердолобыми сквайрами-

землевладельцами и молчаливыми крестьянами, был Императором Галактики, Повелителем

Вселенной.

В тот кровавый день, когда Дагоберт IX со своим отцом прибыл на Неотрантор, ему было

двадцать пять лет. В его глазах и сознании все еще стояло величие и могущество былой Империи. Но

его сын, который мог когда-нибудь стать Дагобертом X, родился уже на Неотранторе.

И все его познания ограничивались этими двадцатью мирами.

…Открытый аэромобиль Джорда Коммасона был самым роскошным экипажем подобного рода

на всем Неотранторе – что, в конце концов, соответствовало его положению. Коммасон был не просто

крупнейшим землевладельцем Неотрантора; в свое время он являлся сотоварищем и злым гением

молодого кронпринца, который всячески стремился вырваться из-под властной длани императора -

тогда еще бывшего в расцвете сил. Коммасон продолжал оставаться сотоварищем и злым гением

кронпринца, – но теперь уже сам кронпринц был в расцвете сил и ненавидел дряхлеющего

императора.

Итак, Джорд Коммасон, в своем аэромобиле с перламутровой отделкой и инкрустацией из

золота и люметрона – поистине хозяина такого экипажа можно было распознать без всякого герба, -

обозревал свое достояние: земли, моря колышущейся пшеницы, огромные молотилки и жатки,

арендаторов и механизаторов – и неспешно обдумывал свои дела.

Подле него сидел сгорбленный, постаревший шофер; мягко лавируя среди ветров, он чему-то

улыбался.

Джорд Коммасон обратился к ветру, воздуху и небу:

– Ты помнишь, что я говорил тебе, Инчни?

Редкие седые волосы Инчни слегка колыхались на ветру. Его щербатая, тонкогубая улыбка

стала шире, а продольные морщины на щеках углубились, словно он сам от себя скрывал некий

вечный секрет. Свистящим полушепотом он произнес сквозь зубы:

– Я помню, господин, и я раздумывал над этим.

– И что же ты придумал, Инчни? – в вопросе слышалось раздражение.

Инчни вспомнил, что на Старом Транторе он был молод, красив и имел титул Лорда. Инчни

вспомнил, что на Неотранторе он сделался уродливым старцем, обязанным своей жизнью милости

Сквайра Джорда Коммасона и платившим за эту милость услугами своего изощренного ума. Он очень

тихо вздохнул и прошептал снова:

– Гости с Установления, господин – это дело неплохое. Особенно, господин, если они явились

только на одном корабле и имеют только одного мужчину, способного сражаться. Могут ли они нам

пригодиться?

– Пригодиться? – угрюмо сказал Коммасон. – Может быть. Но эти люди – волшебники, и они

могут быть могущественны.

– Фью, – прошелестел Инчни, – туман расстояния скрывает истину. Установление – обычный

мир. Его граждане – обычные люди. Если в них выстрелить из бластера, они умрут.

Инчни вел аппарат по маршруту. Река внизу казалась искрящейся извилистой лентой. Он

произнес:

– И разве не появился человек, о котором сейчас говорят все, который взволновал всю

Периферию?

Коммасон проявил внезапную подозрительность:

– А ты что знаешь об этом человеке?

Лицо шофера больше не улыбалось.

– Ничего, господин. Это был лишь пустой вопрос.

Сквайр колебался недолго. Он сказал с грубой прямотой:

– Ты ничего не спрашиваешь впустую, и твой метод приобретения знаний еще доведет твою

костлявую шею до тисков. На, получай! Этот человек зовется Мулом, и его подданный был здесь

несколько месяцев назад… по делу. Теперь я жду другого… для завершения дела.

– А эти новоприбывшие? Не их ли вы ждете?

– Они не имеют необходимых признаков, по которым их можно было бы распознать.

– Сообщалось, что Установление захвачено…

– Я тебе этого не говорил.

– Так сообщалось, – хладнокровно продолжал Инчни, – и если это правда, то люди, о которых

идет речь, могут оказаться беженцами, и их следовало бы задержать до прибытия человека от Мула -

как знак искренней дружбы.

– Да? – Коммасон колебался.

– И, господин, поскольку хорошо известно, что друг завоевателя является лишь последней его

жертвой, наши действия были бы лишь честной самообороной. Существуют же такие вещи, как

психозонды, а здесь у нас четыре мозга Установления. Как об Установлении, так и о Муле полезно

было бы накопить кое-какие знания. И тогда дружелюбие Мула стало бы чуть менее

обременительным.

В тиши воздушных высей Коммасон, вздрогнув, вернулся к своим прежним мыслям.

– Но что если Установление не пало? Подумай! Если оно не пало… Мул надавал мне

обещаний, это так… – он понял, что зашел слишком далеко и прикусил язык. – То есть он хвастался.

Но хвастовство – это ветер; прочны лишь дела.

Инчни бесшумно рассмеялся.

– Дела поистине прочны, пока не начаты. Едва ли можно найти более отдаленный повод для

опасений, чем Установление на краю Галактики.

– Но есть еще принц, – пробормотал Коммасон почти про себя.

– Значит, он тоже вступил в контакты с Мулом, господин?

Коммасон не смог полностью подавить недовольство, исказившее его черты.

– Не вполне. Не так близко, как я. Но принц становится все более диким, все более

неуправляемым. Им овладел демон. Если я схвачу этих людей, он может забрать их для собственных

целей… ибо он не лишен определенной проницательности… я пока еще не готов ссориться с ним, – он

нахмурился, и его тяжелые щеки отвисли в негодовании.