Журнал «Если» - «Если», 2009 № 03

Потом началось. Вдруг, как по команде, все дьяволы, кроме Черного, дьяволенка и Ити, одновременно упали, провалившись, растворившись в песке; на картинке прямого эфира их черточки просто исчезли.

— Ох! — сказал Володька.

Однако вскоре они вновь появились на картинке, в реальности же песок забил множеством вертикальных фонтанов, которые тут же превратились в дьяволов; каждый из них крутился на своем месте, но каждое из этих мест теперь было на метр-два ближе к дьяволенку, чем раньше.

— Ух! — еще раз сказал Володька.

Секунд через десять процедура одновременного падения и одновременного выстреливания множества песчаных фонтанов повторилась. Полукруг вокруг дьяволенка сужался, дьяволы подбирались к нему. На картинке белый человечек замигал еще сильнее.

Через несколько минут такого пошагового и очень впечатляющего движения они все вплотную сгрудились вокруг дьяволенка и его мамы — та жалась все ближе и ближе к сыну, а он, казалось, чего-то ждал, все вытанцовывал на одном месте, пока дьяволы не заслонили их от меня полностью. Картинка в моем мозгу исправно передавала все это в прямом эфире.

Потом они завертелись вокруг малыша по часовой стрелке. Они вертелись все быстрее и быстрее, пока не превратились в один гигантский пылевой столб невиданной высоты и ширины, даже страшно стало.

Но не страх донимал меня в тот момент — тревога! Потому что, как только они завертелись вокруг дьяволенка, трансляция кончилась, а на картинке остались только мы с Володькой; да еще Черный дьявол неподвижно стоял в отдалении. Схематичная белая фигурка Володьки больше не мигала, ее теперь перечеркивали две черные черты, еще одна буква «х». Потом, вместе с этой новой буквой, он перевернулся с ног на голову, рассыпался на черточки, которые тут же начали таять. И так несколько раз.

Потом картинка сменилась, меня на ней уже не было. Остались только незачеркнутый белый Володька и все сборище дьяволов — от дьяволенка до Черного. Вот Володька подпрыгивает, и все они тут же падают, не втыкаются в песок, а навзничь падают — все, от малыша до Черного дьявола, и все лежащие черточки начинают медленно таять. Тут же другая картинка: один белый Володька, зачеркнутый черным «х», и опять всеобщее падение с таянием.

Тревога, почти ужас. Почему-то вспомнились слова пьяного Морзи: «Что ты будешь делать, когда с твоими дьяволами разберутся?» Очень трудно было следить и за картинками в мозгу, и за верчением вокруг дьяволенка.

Наконец супердьявол распался, все участники заняли свои места полукругом, в центре по-прежнему высился дьяволенок. Мне показалось, что его распирает от гордости, просто показалось — никак он своей гордости не выказывал. Я просигналил ему что-то неразборчивое, он дернулся было, но остался на месте. Ити исчезла из виду.

— Это было незабываемо, — вдруг сказал Володька. — Даже жалко, честное слово. Прости, Серёжа.

И достал из кармана какую-то штуку. Я тут же выхватил ее у него, даже не разобравшись, что это такое. Это был пульт с одной кнопкой. Белого цвета.

— Вот, значит, какая спецаппаратура с шестого уровня, — сказал я.

В мозгу замелькали совершенно уже сумасшедшие роршахи,

но мне было не до них. Ребята еще до кризиса болтали, да я и сам знал, как легче всего уничтожить песчаного дьявола — элементарным мощным импульсом СВЧ. Судя по тяжести танкетки, импульсный генератор, установленный в ней, был способен убивать их на расстоянии нескольких десятков километров.

— Отдай! — сказал Володька. — Ты не понимаешь. Для тебя же, дурак, делаю.

— Нет, Володечка, не отдам. Сегодня ты никого убивать не будешь. Это Никитка тебе приказал?

За бортом замельтешило, замельтешило, но я не смотрел.

— Отдай, последний раз говорю. Я ж все равно без этого не уйду.

Странный был вид у Володьки в этот момент — решительный, мрачный, но какой-то уж чересчур страдальческий.

— Так вот зачем, Володечка, ты меня просил дьяволов показать, вот какая была нужна тебе терапия.

— И такая тоже. Ты не понимаешь. Отдай.

— Помнишь песенку? Жили два друга, друг и враг, друг был дурак, а враг…

И сразу все изменилось — Володька достал пистолет. У меня возникли трудности со зрением из-за мельтешения роршахов. Личное оружие членам экипажа не полагается, исключение — капитан, но до капитана экипажа Володька пока не дослужился, разве что подзадержался в капитанах своей спецслужбы.

— Значит, не напрасно тебя ребята подозревали. А я-то думал… очень талантливо ты страдал.

— Напрасно подозревали. Чистое совпадение. И ни черта я не притворялся. Отдай пульт и завяжем с этим.

— А то стрелять будешь?

— Буду.

Я ни секунды не верил в то, что он выстрелит.

— Ну-ну, — сказал я. — Стреляй.

И тут как будто все завизжало, взвыло вокруг, хотя никаких новых звуков я не услышал. За бортом стало темно. Я посмотрел: вся танкетка была залеплена стремительно вертящимися песчаными вихрями, роршахи ушли, их место занял темный и липкий страх. Я поглядел на Володьку — с ним что-то творилось. Рот был открыт, глаза зажмурены, по лицу стекал пот, пистолет, уже не Направленный на меня, трясся в его руке. Я понял: это не мой страх, а слабое эхо Володькиного.

Потом он вдруг замер, потом вроде как гавкнул… и поспешно выстрелил себе в рот.

За бортом сразу стало светло.

Я с трудом приходил в себя после шока. Рядом со мной лежал Во-лрдька с разваленной головой, я прикрыл ее своей курткой. Я по-прежнему мало что понимал, еще меньше, чем до того, как Володька выстрелил себе в рот. И я не очень хорошо помнил, что происходило потом.

Я помню, что сначала меня в чем-то обвиняли, а я кричал во все горло, что они убили моего друга, а малыш защищал меня, хотя даже намеком не помню, с чего я взял, что меня обвиняли или что малыш меня защищал. Я спросил, где Ити, малыш сказал: «Здесь», и я не знаю, как я понял его. Ити я так больше и не увидел. Потом я, старательно выговаривая слова, еще раз предупредил их, что оставаться им здесь нельзя, что наши, вместо того чтобы дружить с ними, объявили на них охоту. Про импульсный генератор им опять рассказал, про то, что они якобы плохо действуют на людей, причем действуют как будто через меня. Я очень много им рассказывал, и нужного, и ненужного, и про двоемыслие, и про кризис на Пойнте, и про первую высадку людей на Луне, я столько всего им нарассказал, настоящий словесный понос у меня случился. Я еще что-то продолжал рассказывать, когда вдруг обнаружил, что они уходят, уходят клином, как журавли, и откуда-то я совершенно точно знал, что они из этих мест уходят навсегда. Что ж, они народ кочевой, свободные, как ветер. Даже свободнее ветра.

Единственным слушателем, что остался рядом со мной, после того как остальные ушли, был дьяволенок, а я даже имя ему придумать не удосужился. Он медленно кружился на одном месте рядом с танкеткой и то ли действительно слушал, то ли чего-то ждал. Я спросил его, где Ити, и он опять ответил: «Здесь», — и я опять не понял, откуда я это понял. Я просемафорил: «Ити», и тогда малыш отбежал подальше и стал исполнять передо мной мамин приветственный танец. Немного грустно у него получилось.