Журнал «Если» - «Если», 2009 № 03

Потом мы поехали назад. По пути мы опять разговаривали. То есть говорил в основном я, у меня еще словесный понос не кончился, а он прислал мне несколько вполне понятных картинок. Он очень изменился после своего праздника, или что оно там было, но все равно я узнал бы его из тысячи, да хоть из ста тысяч дьяволов, все равно узнал бы.

Доехали до того места, где мы обычно встречались с Ити. Постояли немного и попрощались, понимая, что эта встреча — последняя. Я попрощался как всегда фарами, он — танцем. Потом он сорвался с места и на огромной скорости унесся прочь, догонять своих.

Напоследок он оставил мне еще одну картинку — не скажу, что сложную, и не скажу, что простую. Картинка меня потрясла, я даже и не подозревал, что они умеют делать такие. Это был исполненный в художественной манере портрет. Мохнатый чертенок — с рожками, мефистофельской бородкой и, конечно, горбатым носиком. Ужасно симпатичный чертенок, с лукавой и доброй улыбкой — время от времени он подмигивал мне то одним, то другим глазом и при этом ужасно смешно корчил мордочку. Как мне ни было туго, я чуть не рассмеялся.

Если б вы только знали, как мне не хотелось возвращаться на базу! И дело даже не в том, что меня там ничего хорошего не ждало. Я подумал и понял: мне не то что на базу, даже на Землю не хочется возвращаться. Вот такое парадоксальное случилось у меня настроение. Но связь давно работала, меня давно вызывали, я наконец ответил, рассказал про Володьку, но уже без словесного поноса. В ответ мне приказали немедленно возвращаться.

На похоронной скорости я подъехал к входу на базу — небольшое, но роскошное зданьице из местного полированного базальта, из-за широких дверей немного похожее на гараж, — проделал все необходимые манипуляции для прохода через тамбур и остановился внутри.

Меня встречала чуть ли не вся команда, впереди, на лихом коне, капитан — Арнольд Сергеевич Полковой.

Знаком он приказал мне вылезать и идти к нему. Я не вылез. Я просто не мог. И не то чтобы я боялся. Будем считать, что я был просто опустошен. Догадавшись, что вылезать я не намерен, Полковой дал приказ парням достать меня из танкетки. Те вскрыли люк и охнули, увидев Володьку. Потом они довольно грубо выволокли меня из танкетки нацепили на меня наручники (вот уж не подозревал, что и такое сокровище у нас на базе имеется) и подволокли к капитану.

Тот оглядел меня с ног до головы и без всякого выражения сказал:

— После поговорим. Сейчас в бокс его.

Меня потащили к лифту, остальные устремились к танкетке.

В лифте я узнал своих стражников. Это были те двое, которые остались с прошлой вахты вместе с Юрой Архиповым. Нормальные парни, ничего особенного. Я знал их по именам, но сейчас имена забыл. Я спросил:

— А что, парни, вы и Юру Архипова тоже в бокс отвозили? И тоже в наручниках?

Они переглянулись, но промолчали.

— А что с ним случилось, если не секрет? Нервный срыв?

Они снова переглянулись, и один из них, тот, что справа, без замаха, но очень сильно ударил меня под ребра. Я скрючился. Так что ошиблись мы с Никитой Петровичем — кроме нас на базе было еще, как минимум, два адекватных человека: тот, что справа, и тот, что слева.

На самом нижнем уровне был всего один коридор, правда, очень длинный. Как всегда, из экономии свет зажигался только там, где мы проходили, так что далеко я не мог видеть, но мы шли очень долго, из чего я и заключил, что коридор длинный. По обеим сторонам располагались двери без номеров и каких-либо опознавательных знаков. Боксы, подумал я. Куда ж их столько? Это ж сколько можно марсианских экипажей здесь разместить! А что? Можно себе представить, что никто и никогда с Марса на Землю не улетал, а вместо того препровождался сюда этими же самыми ребятами и упаковывался в очередной незанятый бокс на вечное поселение. Бредовая была мыслишка, но я хихикнул. Парни снова переглянулись.

Бокс, куда меня заперли, оказался вполне уютным — почти точная копия моей комнаты, даже кресло было почти такое же, как мое любимое, а в холодильнике — вот сюрприз-то! — стоял коньяк. Я попробовал — коньяк из общей кассы.

Что ж, будем обживаться, подумал я и для начала улегся спать. Я боялся увидеть во сне Володьку, но увидел чертенка. Картинка ничуть не потускнела, я мог ее разглядывать и даже увидел на ней детали, каких не заметил раньше.

Я очень долго жил в боксе без всяких визитов, больше суток меня никто не навещал, а телевизор не очень скрашивал одиночество. Я даже обрадовался, когда дверь наконец открылась и в бокс вошел Полковой.

— Привет.

— Здравствуйте, Арнольд Сергеевич.

Он глядел строго, но не мрачно. «Еще один, что ли, адекватный нашелся?» — подумал я. Внимательно осмотрел комнату, вернул взгляд на меня.

— Арнольд Сергеевич, я ничего здесь не разбил. Я даже Володю Смешнова не убивал.

— Я знаю. Твердо установлено, что он застрелился сам.

— Тогда какого черта меня здесь держат?

— Нервный срыв.

— Нервный срыв — это у вашего экипажа, а у меня никакого срыва не было.

— Нервный срыв — это официально, — досадливо поморщившись, пояснил Полковой. — А неофициально ты здесь, потому что тебя боятся. Они считают, что через тебя дьяволы на них дурно действуют. Тем более, что ты не дал Смешнову выполнить приказ об уничтожении нечисти, а значит, можешь состоять с ней в сговоре.

Я не выдержал, хотя и дал себе слово помалкивать.

— Арнольд Сергеевич! — взмолился я. — Ведь вы же умный человек, вы не можете не понимать, что вся эта лабуда про дурное влияние дьяволов — полная чепуха! Уничтожать дьяволов или просто отпугивать их, вместо того чтобы дружить с ними, это самое настоящее преступление, наносящее престижу нашей страны непоправимый урон! Еще не поздно, их можно найти, вернуть, они где-то недалеко!

— Престиж страны, снимай штаны, — сказал задумчиво Полковой. — У меня приказ, и я не имею права. И действительно есть риск. Словом, так. По возвращении никаких санкций к тебе не будет, да и не за что — санкции. Все выплаты в полной мере, награды, чины и прочее. Я слыхал, каждому из вас Президент хочет дом подарить у моря — это если снимут обвинение в алкогольном кризисе, а его снимут. Плюс солидная компенсация за нанесенный ущерб здоровью — все-таки нервный срыв. Правда, в космос тебя больше не пустят — ну, тут уж… Но упаси тебя бог, Серёжа, хотя бы заикнуться об этих дьяволах — вот тогда тебе будет ой как нехорошо. Это меня тебе передать просили.

И с тем ушел, моим безмолвным презрением обливаемый.

А примерно через неделю заскочил на огонек спецагент Никита Петрович.

Я сначала так и не понял, зачем он приходил.

Пришел, поздоровался, безошибочно уселся в мое любимое кресло и с большой симпатией стал молчать.