Сергей НАУМОВ - Iskatel 1979 3

— Ну как, ваше величество? — Дженкинс ласково замор гал, г— Надеюсь, теперь не осталось сомнений? Адмирал Нор рис, как видите, — рыцарь!

— Оставляю сие писание безответным, поскольку оно не от самого короля, — под черными бровями Петра медленно стыл блеск зрачков. — Счастливого плавания, мистер Дженкинс.

Прощание было подчеркнуто сухим и холодным — царь не ответил на поклон, не послал Ягужинского проводить. Дип­ломат с трудом одолел путь до дверей: ноги неуверенно танце­вали на плывущем полу. Генерал-адъютант откровенно насме­хался. Петр подошел к квадратному люку — долго вслу­шивался в гул ветра и воды.

— Шторм не утихает, — осторожно заметил Ягужинский.

— Зови, Павлуша, командора Змаевича, — думал о чем-то своем Петр, раскуривая трубку. — И лисий хвост, и волчьи зу бы видны! Что за глупая дипломатия?.. И невыгодно, и срам!

— Так, значит, галеры в опасности? — спросил Петр. И до бавил резко, язвительно: —Ахтительные авантажи! Благо дар ствую Апраксина за вести!

У Петра сильно разболелась голова — ломило затылок, ту­пая боль сжимала виски и лоб. Перед глазами качалась крас­ная паутина.

<���— Понеже мне отсюда ничего не видно, я на Гангут прибу­ду самолично. Отплываем на бригантине «Принцесса» сегодня же, сейчас, пока темно.

— Ваше величество! — вскричал Ягужинский, молитвенно поднимая руки. — Вы рискуете жизнью! В такую погоду!..

Петр помолчал, только глянул как-то необычно. Сказал стро­го и собранно, но тихо, разбитым голосом:

— Писем на мое имя не принимай. Впрочем, смотри и решай все своим умом. Где я — строгий секрет… — И уже весь в ве– ведомой радости глянул на Змаевича: — Поплыли!

Ягужинский скачками бросился на палубу. Сквозь разбойни­чий свист ветра донеслись его команды.

Шторм порывисто стонал в снастях. Закипающая вода реве­ла и металась по палубе пенными языками. Раскачиваясь, тре­щали и скрипели мачты. Гулко хлопало полотнище сорванно­го паруса. Высоко на спины разъяренных волн вползала и от­весно падала резная корма, мерно погромыхивала якорная цепь. Близкого берега не было видно — все утонуло в мутной бурлящей темноте.,,

Сколько раз возносилось солнце и западало в зеленый убор лесов Богемии — не считал.

Жалкий трус с ликующим сердцем, зарывшись в полутьму летящей кареты, Алексей не по-царски суетливо обнимал Еф­росинью. Все было позади: исходящая пушечным гулом Рос­сия, бешеная постройка кораблей, его пустоцветная жизнь при дворе.

За окном в тусклом тлеющем свете плыло серебряное от рос утро, широким шагом пробегали золотистые сосновые стволы, стекленела лазурь. Рядом грешно и нежно смотрела голубыми глазами дева, лепетала, просветленная и счастливая:

— Все в народе говорят: как де будет на царстве наш госу дарь царевич Алексей Петрович, тогда де государь наш царь Петр убирайся и прочие с ним голощекие вон! Он, царевич, душой о старине горит — богоискательный он человек!..

Держателям вирцгаузов Алексей выдавал себя то за поль­ского полковника Кременецкого, то за купца русской армии, то за тайного советника Посольского приказа. Но ему казалось, что лакеи, фурманы, ландкучера, почтмейстеры — все знают, что он русский царевич и бежит от отца в Вену.

Та сила страха, которая ранее цепко удерживала возле от­ца, теперь гнала от него. И он, так давно бежавший в душе, теперь бежал во сне от вскормившей его земли. Бежал без­удержно — позади мерещилась погоня. Грохот колес казался приглушенным разноголосьем мушкетных выстрелов. На экстрапочтах щедро сыпал отцовскими деньгами, наспех ел, и лучшие кони уносили его во весь опор все дальше и даль­ше — и днем и ночью…

Фурман, седой и взъерошенный, страшный в своей нелюд­ской худобе, просунулся в окошечко и что-то крикнул. Царе­вич понял, когда, взглянув вперед, увидел развилку дорог.

— Вена! Вена! На Вену!

— Я достану российскую корону!.. Достану через инозем ную помощь… "'

Фурман сильно потянул вожжи волосатой ручищей. Кони резко повернули в сторону — и карета с грохотом опрокину лась в глубокую канаву. Со звоном посыпались стекла, от летело и покатилось колесо. С храпом и ржанием вздыбились лошади…

Царевич вскочил, заходил по спальне — бледный, потерян­ный — как лунатик.

Всю ночь бригантина «Принцесса» пересекала Финский за­лив. Форштевень часто зарывался в гребни валов. За борт по– сносило лодки, бухты канатов, смыло трох матросов. Под ут­ро, разбивая в огцепья поручни, рухнула грот-мачта. Под вольным разгулом ветра пушечным гулом хлопали паруса. Возле берегов Финляндии бригантину понесло к отмели, где белой гривой неистово колотился прибой.

Петр, в ночной рубашке, босой, с красными от спа глазами, выскочил на палубу, свирепо закричал растерявшзмуся капи­тану:

— Бом-кливера ставить! Фор-стеньга-стакселя ставить! Три селя!.,

Матросы справились быстро. Бригантина задрожала, накре­нилась, залопотала парусами. Петр, насупясь, глядел сужен­ными глазами, молчал.

«Принцесса» медленпо стала отваливать от берега, где в гро­мовых раскатах каталась крупная галька.

На второй день к вечеру море погрузилось в лиловые сумер­ки. По пебу медленно рассыпался свет молодых звезд.

Лишь поздней ночью Петр высадился в бухте Тверминне, где стоял русский галерный флот.

В адмиральском шатре, раскинутом под навесом скалы, Петр и Змаевич выотали свои одежды прямо на хивинский ковер. Апраксин, от спешки пелепо одетый — в исподнем, но в па­рике, развел руками, запричитал:

— Воистину чудо, что не потонули! Нептун спас! Ах ты господи! Примите по чарке водки — простуду вышибет.

Генерал-адмирал из темного угла достал розовый графин­чик, отлил против свечи, степенно поднес два серебряных ста­канчика, огурчики, маковый крендель.

— Понимаешь, Матвеич, • к Твермппскому баю на бриганти не пикак нельзя было подойти, — будничным голосом говорил Петр. — Да и лодка текла… Хорошо еще, нас ударило о пе сок, а то плавать бы нам сейчас стерлядками.

— Лихо было! — покивал головой Змаевич, вздрагивая от . холода. — Но добрались, черт возьми! Может, и Нептун по мог, да паш государь тоже не плошал.