Николай Симонов - Солнцеворот

Среди ночи, за три часа до рассвета, Павлова растолкал Толемей-хан.

— Слышите, ваше высочество? — спросил он его.

Павлов встрепенулся и неожиданно услышал божественные звуки органа. Они доносились со стороны острова Абао. Вскоре потрясающее сердце созвучие, как дуновение бури, донеслось со стороны маленького скалистого острова под названием Эрика. Ему даже показалось, что он слышал эту мелодию на концерте органной музыки в Московской консерватории.

— Кто это? Бах? Букстехуде? Пахельбель? Фрескобальди? — раздумывал он, поражаясь сходству пения песков и органа — "короля инструментов".

— В это невозможно поверить! Это — сочинение Шестипалого для 40-струнной арфы! — воскликнул удивленный Толемей-хан, который хорошо разбирался в музыке.

Шестипалым джурджени звали своего соплеменника из города Альхон, который лет двести тому назад навел порядок в музыкальном наследии иллинойцев и джурджени и придумал то, что можно назвать сольфеджио. Изобретателем фонетической письменности джурджени, скрепя сердцем, вынуждены были признать легендарного царя иллинойцев Мельхисдека. Другое изобретение, не менее великое — нотную запись, состоящую из семи символов, позволившую передавать потомкам звуки и музыку, — джурджени приписали Амирхану по прозвищу Шестипалый. У него, как сообщали старинные летописи, на руках было по шесть пальцев, и на всех музыкальных инструментах он играл, как илинойский бог Аполлон, то есть в совершенстве.

— О боги, смилуйтесь над нами! — взволнованно воскликнул кто-то рядом.

Павлов обернулся и увидел Алексхана с горящим факелом в руке.

— Не бойся, мальчик! Это поют пески на острове Эрика, — попытался успокоить его Павлов и затем попросил у него факел, чтобы осветить себя в преддверии предстоящего выступления перед экипажем. Но напрягаться ему не пришлось, поскольку, кроме него и Толемей-хана, на "Клементине" присутствовали люди, способные объяснить причину происхождения таинственных звуков.

— Ти-хо! — зычным голосом произнес старпом Зелемхан из города Айхеной, обращаясь к проснувшимся и высыпавшим на верхнюю палубу гребцам и матросам.

Матросы и гребцы замолчали, и Зелемхан объявил о том, что всем им выпала великая честь в последний час своей жизни услышать пение Ариэля — ангела Смерти. Гребцы и матросы в ответ на его слова крепко зажали ладонями уши и зажмурили глаза, чтобы ничего не видеть и ничего не слышать. Денщик Алексхан, уронив факел, в страхе уткнулся Павлову лицом в спину и обхватил за талию.

Напряженную обстановку разрядил Виктор Дорохов (Виктор-хан). Выбравшись на верхнюю палубу из своей каюты на носу галеры, он выстрелил из пушки двойным пороховым зарядом, чтобы вывести экипаж из состояния неосознанного ступора. И это ему удалось. Как только эхо орудийного выстрела пронеслось по округе, звуки невидимого органа смолкли. Офицеры, матросы и гребцы пришли в чувство, и после приказа Тезей-хана: "Вольно! Разойдись!" — отправлялись, спотыкаясь, на свои спальные места.

Павлов подозвал к себе Зелемхана и Виктор-хана. Первому он объявил выговор за то, что он ввел рядовой состав в заблуждение, а второго пожурил за то, что он пальнул из пушки без его разрешения. Оставаться на верхней палубе после окончания "концерта органной музыки" Павлову уже не хотелось, и он в сопровождении Алексхана отправился в свою каюту. Раздевшись при свете масляного светильника, он забрался под пуховое одеяло и, чувствуя, что вот-вот провалится в глубокий сон, пробормотал:

— Лукреция! Ну, где ты?…

Алексхан затушил светильник, и, забравшись в свой парусиновый гамак, горько заплакал, ощутив себя беспомощным и одиноким, неприемлемым для мужчин и неприятным для женщин.

VII

Мыс Турали, глубоко вдающийся в море, считался пограничной вехой между разбойничьей Валенсией и провинцией Айхеной. На западной и восточной стороне от мыса находились два поселения с созвучными названиями: Кельт и Кольт. Кельтом управляли пираты, а Кольтом — архонт (глава местной администрации) из Айхеноя. Между двумя поселениями у подножья Крепостной горы на месте древнего амфитеатра расположился невольничий базар. Здесь валенсийские пираты выставляли на продажу в рабство похищенных ими людей, что властями провинции Айхеной рассматривались как вполне заурядное явление. Администрация Агесилай-хана IV по инициативе Тезей-хана, то есть Павлова, два года тому назад попыталась прикрыть этот "вертеп", разместив на Крепостной горе небольшой гарнизон, но знатные люди Айхеноя, имевшие свою долю в нелегальной работорговле, под каким-то предлогом добились у Государственного Совета империи отмены этого решения.

"Клементина" пришла в бухту Кольта и встала на якорь как раз в один из тех дней, когда на невольничьем базаре предлагалась к продаже в рабство крупная партия пленных из четырехсот голов (человек). В бухте Кольта столпились купеческие суда из Айхеноя. На больших суднах имелась вооруженная охрана. Узнав о прибытии военного корабля под штандартом опального принца Тезей-хана, архонт Кольта илиноец Челомей сильно встревожился и лично отправился на своей ладье на аудиенцию. Выслушав его льстивое приветствие, Павлов заявил, что желает проинспектировать невольничий базар лично, и для этого намерен высадиться на берег с сотней гоплитов.

Пока он со своим отрядом добирался до невольничьего базара, и наводили там порядок, Челомей попытался совершить захват "Клементины" с помощью вооруженной охраны купеческих кораблей и местных жителей (по сути — тех же пиратов). Двумя выстрелами носового орудия Виктор Дорохов отбил у нападающей стороны охоту не только приближаться к "Клементине", но и продолжать свое дальнейшее присутствие у мыса Турали.

Невольники, выставленные на продажу, предлагались к осмотру потенциальным покупателям в двадцати шатрах (балаганах), установленных в древнем амфитеатре. Прибывшие из Айхеноя купцы осматривали невольников, как животных, с тою только разницею, что этот товар сам давал о себе отчет живым голосом. К великому удивлению Павлова две трети выставленных на продажу в рабство пленников оказались его собственными "дулами" и "дулями", то есть рабами и рабынями, которые восприняли его появление в сопровождении роты гоплитов, как божий промысел.

Пираты-работорговцы и прибывшие на торги купцы разбежались, не оказав никакого сопротивления. С теми из своих мучителей, которые замешкались, невольники расправились сами. Наконец, Павлов оказался в окружении своих дворцовых слуг, служанок и наложниц, которые плакали от радости и целовали ему руки и полы одежды. Понять, что происходит, было невозможно, пока к нему не пробилась Марина — супруга управляющего летнего дворца Казимир-хана. Бросившись ему на шею, она объяснила ему причину их неожиданной встречи.