Многократор - Художник Её Высочества

Всё равно не ясно, что к чему, пожаловался Степан. Лузин другого разума давал, представляя вселенную гирляндой сосисок. Головатый, не впадая в подробности, объяснил на примере иголки. Кончик иголки останавливается в ушке следующей иголки. Так вот, иголке настоящей вселенной самый мизер не хватает дотянуться до пустоты другого ушка, чтобы сбросить туда, посеять зерно с кодом будущей жизни. Абигелев портрет своей, мягко говоря, анормальностью, полу-задним числом как раз и исправит эту, грубо говоря, патологически-космологическую задницу.

Нет, если всё поместить в бутылку, на этикетке напечатать 40®, тогда эта научная проблематика русскому человеку станет удобоваримой.

У Степана взгляд веером в никуда, челюсть маятником ходиков. Очнулся наконец.

— Ощущение, что я сплю. Или меня надувают самым бессовестным образом. До того нереально, что вы говорите.

Ясно, как апельсин. Оперируется чересчур масштабными категориями. Вселенная, бесконечность… Надо привыкнуть. Время нужно. И водки ещё, ясное дело. Предложение Бадьяна Христофоровича своевременно и целесообразно. Пусть тогда предлагающий императив сам и принесет спиритозы обыкновенной. Бадьян выскользнул из мастерской, хотя наверняка мог бы никуда не выскальзывать.

— Терентий, мы, верно сблизились, я тебя последнее время фамильярно на «ты» называю. Но ты старше меня или младше, на самом деле?

— Биологически младше. Но мы одногодки, можно сказать, потому что живем меньше вас.

— Бе-едные.

Отнюдь. Потому, что живут быстрее. Землянин для Головатого, что черепаха для гепарда. Бумажный вопрос задал, Терентий ответ сконструировал, да за время до ответа успевает вздремнуть, перекусить и по девочкам прошвырнуться.

В таком случае пусть-ка покажется в натуральном виде, потребовал Степан. Изволь. И Головатый стал самим собой.

«Да это же кентавр!»

Но это был не кентавр. Эластичное тело змеи, покрытое короткой пантерной шерстью, длинные лапы, из холки тянулось маленькое тело с беспокойными руками, при беге охватывающими корпус крестом, тут же раскрывались, готовые к любой работе, как только существо останавливалось. Но мало покоя было в неуёмном создании. Он явно сдерживался, чтобы показать себя, но только начинал двигаться — невоспринимаемый глазом ураган поднимался в мастерской. Только что стоял — и нет его! Тело заканчивалось благородной формы мордой, что неверно по отношению к мыслящему существу. Но назвать морду борзой лицом борзой тоже язык не поворачивается, хоть она заканчивается не плотоядной пастью, а небольшим ртом, показывающим, что существо говорящее. Что сказать — другие миры!

Однажды на выставке собак Степан увидел две редкие породы, и было в них нечто исключительное, похожее. Один пес — Салюк, сокровище кочевников-бедуинов. Неутомимое в скачке животное, охотник «по-зрячему», не оставляющий шанса лисе или зайцу, воплощение грации и соразмерности. В свое время кочевники защищали их, как членов семьи, скрывали от чужеземцев до последнего. Другой — Уиппет. Спринтер, смертельный охотник, откормленный жрецами козьим молоком. Было в них и что-то детское несерьезное. Наверное, для черепахи стремительный по отношению к ней бегемот тоже должен казаться чересчур ветреным.

Головатый, пьянюга, разгильдяй и парвеню, уселся на своё место. Степан чуть не аплодирует.

— Амплуа ты себе, однако, выбрал!

— По темпераменту, Стёпа, по темпераменту.

— А профессию имеешь?

— Я воспитатель. У меня трое! — приосанился Головатый.

— По виду так у тебя просто распаренный язык из парилки. И что? Трое — это много?

— Тысяча воспитателей на всей планете воспитывают по четыре ребенка. Только тридцать семь — по пять. Обыкновенно по два. Если воспитываешь одного, то ты уже не воспитатель, а так-с, что попало, родитель отпочковавшийся.

— Воспитывать важнее, чем строить города.

— Они у вас есть при вашей непоседливости?

Смеётся, что ли, художник? Им в открытом поле тесно. Единственное, что строят, — мосты. У них нет больших материков. Будто их, как фарфоровые блюда, расколотили и великое множество островов-осколков лежат россыпью на поверхности планетарного океана. Получается чуть ли не по острову на нос. Мосты строят, чтобы, так сказать, не выпадать из тусовки. Забежал к даме на соседний остров обсудить последний педагогический семинар, она и рада, и на сносях. Порой приходится быстро уносить ноги, потому что пятьдесят процентов островов — вершины погасших вулканов, пятьдесят процентов оставшихся — вулканы действующие.

— Выходит, у вас только две профессии, воспитатели, да мостостроители?

Не так вовсе. Их мосты, в отличие от земных мостов, сами себя строят, питаясь океаническим планктоном. Земляне тоже научились, пока бестолково правда, использовать ту же микробную среду, скажем, для поглощения золота из пульпы.

— Знаешь, как порой приходится улепётывать, когда твой вулкан вдругорядь саданет среди ночи? У нас даже растения бегают почище ваших зайцев. Так и удираешь вместе со своими клумбами. От несоблюдения техники безопасности человек может не только умереть, но и родиться, а юбки у дам тем хороши, что задираются.

Как же они, такие с виду легкомысленные шутники, детей воспитывают?

Воспитание ведь заключается не в том, что педагог, ставя перед собой навытяжку сырого недотёпу, занудно внушает прописные истины. А недотёпа в это время строит внимательные глазки и прикидывает, как бы ему умудриться, проскользнув мимо траверз-детекторов, по лаве побегать. Воспитание заключается в том, что педагог поплачется в жилетку баклушибьющему пенсионеру (заслуженному артисту, прошедшему тщательнейшую подготовку) так, чтобы, конечно, подслушивал воспитываемый, о том, что: «Дожили! Вон ту подержанную хрычовку даже некому помочь через язык лавы перевести. У меня мениск только вырезали, о горюшко, а вы, вообще старухоненавистник. На того обалдуя надеяться? Не смешите мои тапки! О, жестокие времена! О, нравы!» Всему педсоставу ясно: не успеют они за горку уковыляться, бабулю воспитываемый перенесет через язык лавы на собственном хребте, а вечером еще придет в гости с цветочками и с предложением: если уважаемой в будущем потребуется перебраться через ручеёк, он всегда к услугам, вот его персональный модулятор-демодулятор и поцелуй в морщинистую щечку. По секрету сказать, на роль бесполезной хрычовки у них проходят тайные конкурсы во всеостровном масштабе и скорость у неё на лаве в режиме «Expressus», недотёпе не снилось.

— Прогорлосовали: кто за?

В дверях Бадьян именинником, в руках бликами поллитровка — брагоценность.

— Мне теперь, наверное, как победителю международного конкурса, нужно остепениться? Водку не трескать, в носу пальцем не ковырять, обнаружив в тарелке муху, не бить повара по лычку, а, обсосав, незаметно выкинуть на улице?