Многократор - Художник Её Высочества

— Ты знаешь… — смущенно сказал Степан, — У меня к салажёнку даже отцовские чувства пробуждаются. Ерунда какая-то. А что будет, если мне в город надолго надо, а я его оставлю дома?

— Помрёт.

— Да ты что?! — опёрся на кулак и задумался. — Меня ж потом совесть замучит. Не надо было его вылуплять.

Вильчевский пошел к станку с портретом. Закряхтел, рассматривая.

— Когда девица падает, она падает на спину, тьфу, тьфу, чтоб не зглазить! Я говорю, когда Бумажный пишет картинку, он не пишет крупные фигуры крестьян, он не станет мелочиться, он сразу пишет шедеврики, — воткнул палец в степанову грудь. — Ты достойный человек! Высокий, как сосна, сильный, как лось, быстрый, как лань, свирепый, как пантера!

— Мужское достоинство это что-то хорошее, но я не знаю, что это такое. Ты, Ванька, думаешь, я потеку? Вчера вечером и сегодня ночью я заперемарал что только можно.

Вильчевский покачал головой, дружок пусть кому-нибудь другому отклоняет от истины. Ему недавно доказывали, что Краснодарский край лежит в Сибири со столицей в Красноярске. Для людей, не забывших основы школьной географии, это может быть очень смешно. И он смеётся после таких слов. Это же а ля прима? Верно он, тоже живописец, понимает? Нечего тут картину гнать!

Если не подтвердится слух о стратегическом содружестве С.А. Бумажного с И.И. Вильчевским и Хмельницкой области Украинской ССР, за это надо выпить.

— Поднимай аметист. Будь!

Степан, махнув аметистом, махнул бровями. Брови как-то неконтролируемо махнулись по очереди. Мех, само собой, блестит, как у соболей, норок и прочих пансионеров зверохозяйства.

— Я такой а ля примы в жизни не видал, заливала! Всё ж сползает и течёт. Потная спина. Как у тебя получается?

Степан на этот раз махнул бровями дружно. Ему бы самому кто объяснил.

— А славная девушка, — Вильчевский снова вернулся к холсту. — Что-то необычное в ней. Марсианское, — и он неприлично близко, на расстоянии поцелуя придвинулся лицом к портрету.

,Юпитерианское.,- поправил про себя Степан.

— Но женщина умная, чувствуется.

— Господи, ты-то откуда знаешь?! — воскликнул, уколотый в сердце перевернутым значением слов об уме. Как его теперь вернуть, нормальный ум?

— Да собственно… ну это… А! Большой и ясный лоб. Ты видел когда-нибудь женщину со лбом? Я имею в виду, Мадонну. Мадонну с горностаем я видел. Мадонну с гранатом в руке тоже. С киндерами много. Даже с мешком есть. А вот со лбом не встречал.

О, это человеческое сообщество, понимающее как надо, и как не надо. Ведут себя люди по особым законам, придуманным. И чувствуют, что вождь — большая никчёмность, а будут механически отбивать ладони. И официант, понятно, улыбается купюре вашей, а вы ему — круговорот кошельков в природе. Специфические инстинкты работают. И твои тоже работают — сам же дашь на чай. Нехорошо думать то, что не говоришь, а по другому не получается. Вот друг его сейчас ведёт беспутный разговор. А сам прикидывает каким образом его, Степана, терзания переставить с военных на мирные рельсы. Но надо ли это Степану? И надо ли другу всё знать. А значит, придется притворяться, что нормализуется и настроение поднимается, и хватит подныривать — всплываем.

На столе запищало.

— Он накакал.

— Убирай тогда.

Вильчевский даже для чего-то отклонил холст на себя, заглянул на обратную сторону. Разрешения загадки невозможного письма по а ля приме и там не было.

— Ещё чего. Мамаша у нас ты — ты и убирай.

— Я уберу. Мало я памперсов говняных за Анькой натаскался. Теперь кобыла выросла выше меня и меня же жизни учит. Не-ет, детей нужно периодически рожать, умиляться и душить.

— Слышала бы тебя твоя жена.

— Я дома тоже говорю.

— И какая реакция?

— Какая-какая… — закрылся макушкой, разглядывая Тамагочи. — С ним, кстати, поиграть надо. А то у него, видишь, счастливости нет.

— Не увиливай, колись. Что Томка-то говорит про умерщвление детей?

— Душить можно только своих. Говорит, ты уверен, что ребенок твой? За это я её и люблю, прикольщицу.

Достойный отпор. Степан взял игрушку.

— У меня какие-то подозрения появились, — проверяя тесты.

Голодность — два раскрашенных сердечка из четырех. Счастливость — также. Почитал птенцу книгу, проверил счастливость — то же самое, два из четырех. Поиграл с мячом, проверил счастливость — то же самое, два из четырех.

— Теперь накормим бебса.

Накормил, проверил голодность — сыт, четыре из четырех. Проверил счастливость — ага, попался! три из четырех. У того счастливость, оказывается, впрямую зависит от сытости, читай не читай, играй не играй. Ничего не интересует. Натрескался — счастлив.

— Голодное брюхо к учению глухо.

— Оно у него хоть так, хоть так глухо. Что ж тогда мы за личность растим? Я-то думал, мы орла растим с тамабукой во! Потребитель какой-то.

— Может, у него только во младенчестве нет тяги к знаниям. Может, он андерсеновский гадкий утенок с неразвитой тамабукой. А как вырастет лебедина, белая и красивая, шея в руку толщиной.

— Не знаю, что из него вырастет. Я б его в интернат сдал.

— Томогоч… тьфу! Томочка, это я, Ванечка, — Вильчевский предупреждал жену по телефону о задержке. — Я припоздаю, ласточка. Не теряй свой ласт. Не… нет… а… у… ы… Девичья гордость — это когда девочка гордая. Цыц, баба! Ты у меня знаешь кто? Не, не томатный сок. Индеец его метает… Всё! Тома Ваню притомила. Целую, обнимаю, прижимаю, дожимаю, ужимаю, обжимаю!

Тамагочи запищал.

— Проголодался. Корми его, кормящая мать.

— Сам корми, кормящий отец. Делать мне больше нечего.

— У тебя сиськи, ты и корми.

— Щас в дыню получишь за сиськи!

— Ну и пусть сидит голодный, жалобно пялится вчерашними глазами.

— Пусть-пусть. Ты мне скажешь, наконец, как по а ля приме лисировать?

А что тут сложного? Во-первых, нельзя обременять свою одежду узлами. Римским жрецам Юпитера, во всяком случае, не позволялось носить узлы в любой части одежды. И Иван, от греха подальше, не должен. Также не положены на запястьях и щиколотках разомкнутые браслеты. Далее ещё проще. Если заставить зеркало отражать всё, что оно отражало за свою жизнь, глаз увидел бы чёрное. Что означает простое арифметическое сложение. Сумма бесконечного множества света — тьма. Так же как деление чёрного порождает белые части. После берётся волконскоит или марс оранжевый прозрачный, или краплак и лисируется. Под пятки маслица для лучшего скольжения, в ноздрю пыльцы, драконя вдохновение.

Это хорошо. Корефан Вильчевского, слава Аллаху, назюзюкался, и у него появились трезвые мысли.

— Наливай, Иоанн! Ёлки в лесу не пахнут.

Подал голос Тамагочи.

— Христос терпел и нам велел. Пусть терпит. Бери кубок. Выпьем за сто пятидесяти пятилетие швабской кружки и накормим иждивенца.