Михаил Савеличев - Догма кровоточащих душ

Коноэ вытащил изгрызенный обломок палочки изо рта и улыбнулся.

- Прошу вас, прошу, не стесняйтесь! - Авель гостеприимно указал на кресла и поднял жалюзи. Автоматические светильники-канделябры слегка пригасли.

- Ну, если вы так настаиваете...

- Заходите все, рассаживайтесь! Уверяю вас, больше ни на одном дирижабле вы не сможете увидеть курящего человека. До сих пор я развлекал вас, а теперь уступлю свое место, но только не надолго, господину Коноэ. Господин Коноэ, прошу вас.

Господин Коноэ вопросительно оглянулся на госпожу Коноэ, та пожала плечами:

- Иди уж. Только ребенка мне отдай.

Общими усилиями Коноэ-младший, к тому времени совсем разомлевший и лишь изредка открывающий глаза в немом вопросе - а что это вы со мной делаете? - был извлечен из "кенгуру", госпожа Коноэ села в кресло и устроила ребенка на коленях, а господин Коноэ торжественно распечатал пачку, достал какую-то невероятно длинную ароматическую палочку, украшенную золотыми блестками. Авель церемонно поклонился и возжег ее.

- Всем остальным все же придется войти, - обратился Авель к до сих пор нерешительно стоящим в проходе детям. - Необходимо загерметизировать дверь. Во избежание.

Если честно, то Сэцуке входить не хотелось. Было в металлической комнате что-то неприятное, беспокоящее, словно... словно... словно зал кремации, где на возвышении устанавливают носилки с умершим, где по углам стоят урны, готовые принять прах покойного, а в специальных щелях уже тлеют лучины, и достаточно одного взмаха, чтобы на их обугленном кончике возник огонек, которому и скормят мертвую человеческую оболочку.

Так хоронили бабушку. Сэцуке поежилась, вспоминая тоскливый день, проведенный на жестком стуле в обнимку с Эдвардам, пока шла церемония прощания, шаркали ноги знакомых и родственников бабушки, по большей части таких же старух, что-то читающих из своих маленьких книжечек, склонившись над телом, а Сэцуке не могла понять - почему при всей похожести этих живых старух на покойницу, они, тем не менее, прочтут свои молитвы, поцелуют умершую подругу в лоб и уйдут, а сама бабушка уже никуда не уйдет, не поднимется со своих носилок, не сожмет презрительно губы, разглядывая дешевые бумажные цветы, разбросанные вокруг, и не скажет Сэцуке таким родным голосом: "Ну что ж, милочка, умирать - пренеприятнейшее занятие, и лучше я отложу его на более поздние времена".

"Я помню", - внезапно сказал Эдвард.

"Ты - мышь, ты дуешься", - сказала Сэцуке.

"Медведь", - возразил Эдвард.

Прыщавая нетерпеливо ткнула костлявым кулаком в спину Сэцуке и протиснулась внутрь. Чинно уселась в кресле, расправила складочки на юбочке, сложила ладони на таких же костлявых коленях. Только теперь Сэцуке обратила внимание, что прыщавая была без колготок, в длинных гольфах, один из которых неряшливо сполз вниз, наплыл складками на красную лакированную туфлю. Девчонка была нелепа в своих потугах воображать себя кем-то еще, чем та, кем она на самом деле и являлось - великовозрастной дылдой, обреченной жертвы глупейших шуток одноклассников.

- Ну, мадемуазель Сэцуке, не бойтесь, входите, - Авель церемонно поклонился и протянул ей руку.

- Я тоже хочу закурить, - выдала прыщавая.

- Не уверена, что это хорошая идея, Сарасин-тян, - внезапно сказала госпожа Коноэ.

Прыщавая не ожидала нападения с ее стороны, покраснела, набрала воздуха, возможно, для оскорбительно ядовитой фразы о том, что ее родители, да и она сама, не нуждаются в услугах няньки, и пусть госпожа Коноэ уделяет больше внимания здоровью собственного мужа и собственного ребенка, который, к тому же, столь невоздержан в потреблении шоколада, сколь госпожа Коноэ невоздержана в своих воспитательных инстинктах... Но Авель предупреждающе нахмурился, и прыщавой пришлось закрыть рот.

- Заходи, - прошипели над ухом Сэцуке. Шипение было злым и нетерпеливым.

- Что? - непонимающе переспросила Сэцуке, но ее сильно втолкнули внутрь, так, что если бы Авель ее не подхватил, то она растянулась бы на ковре.

- Всем оставаться на своих местах! - предупредил сеньор Сабуро, направляя на Авеля пистолет. Тяжелая, черная, громоздкая штуковина совсем не вязалась с безжалостным тоном и выпачканной мороженым мордашкой школьника младшего класса. Такая же штуковина была у Сиро, и тот держал ее двумя руками, направляя на господина Коноэ. - Не заставляйте меня стрелять, сеньор Авель!

Госпожа Коноэ завизжала.

16

- Что за черт? - Танаки снял очки и постучал пальцем по приборной доске.

- Подтверждаю, - сказала Юри. - Падение напряжения в анима-коридоре. Восемь процентов ниже нормы, но пока в условно допустимых пределах.

Хорошая фраза - "в условно допустимых пределах". Результат очень близкий к условно положительному... Танаки повернулся к Буревеснику:

- Как у тебя, Идзуми?

- Подтверждаю. Двигатели работают в штатном режиме, запитка мотоблока - сто процентов. Мощность - расчетная.

- Реи, что в двигательном отсеке?

- Все в порядке, кэп, - бодро ответила Реи. - Колеса крутятся. В чем дело?

- Готовься к ветру, - сказал Танаки. - К очень сильному ветру.

- Шутить изволите, кэп? - вроде даже как обиделась Реи.

- Посмотри за борт. И на датчики.

Потоки жидкого золота мелели, оставляя после себя стылую синеву с вкраплениями чего-то темного. Откуда-то возникли облака, пока еще белоснежные, плотные, похожие на невинных барашков, выпущенных попастись на кладбище. Несколько щипков заговоренной травы будет вполне достаточно для их превращения в иссиня-черных хищников.

- Погода портится, - философски заметил Буревестник. - Пожалуй, я отключу автопилот.

- Хэйсэй, Хэйсэй, говорит борт "Альбатрос", говорит борт "Альбатрос". Наши системы показывают сужение анима-коридора. Что у вас происходит?

- Танаки? Рад приветствовать тебя, старый волк! На связи Киндзабуро.

- Чем порадуешь, Киндзабуро?

- У нас возникли проблемы, Танаки.

- У нас тоже.

- Временно выведены из строя станции поддержки пятнадцатого, шестнадцатого и семнадцатого коридоров. Мы уже потеряли два транспортных самолета. Вам пока повезло, нам удалось запустить резервные системы и вся запитка идет только на вас. Слышишь, Танаки?

- Что у вас там, черт подери, происходит, Киндзабуро? - Танаки старался быть спокойным. - Революция?

- Что-то вроде.

- Дальнейшие инструкции?

Киндзабуро помолчал.

- Действуй по обстоятельствам. Непогоды уже не избежать, но мы постараемся, чтобы вы не выпали в техиру. Сузим коридор настолько, насколько это возможно.

- "Альбатрос" - большая птичка, Киндзабуро. Она любит простор. Увязнет коготок, всей птичке пропасть.

- Успокой пассажиров и лично - господина канцлера.

- Ах, да, я и забыл, - ядовито сказал Танаки. - У нас на борту пребывает сам господин канцлер! Тогда нам точно ничего не грозит.