Михаил Савеличев - Догма кровоточащих душ

- За что? - хлопает глазками прыщавая. Флирт ей нравится.

- Леди и джентльмены, имею настоятельную необходимость вас всех предупредить. Конечно, вы не слишком осведомлены о наших воздушных традициях, но прошу вас запомнить - на борту любого воздушного судна категорически запрещается произносить два слова. Первое слово вы уже слышали из уст леди Сарасин, но ей мы на первый раз прощаем ее ошибку. Второе слово буду вынужден назвать я сам, что меня не радует, но того требуют сложившиеся обстоятельства, - Авель держит пауза.

- И что же это за слово? - не выдерживает Сиро.

- Огонь, - трагически шепчет Авель.

- О... - Авель отнимает свою руку у прыщавой и закрывает ладонью рот Сиро.

- Повторять не следует. Достаточно и одного раза.

- Но почему? - удивляется Сиро. - Почему о... ЭТО слово?

- Я объясню, но позже, - Авель возвращает свою руку жаждущей прыщавой. - А для начала я объясню - в чем состоят преимущества воздушных судов, и почему их нельзя сравнивать с теми консервными банками, которые мнят из себя птиц.

12

Платье небрежно брошено на столик. Кончик пояска попал в стакан и слегка подмок. Господин канцлер смотрел в окно. Наконец-то снизошел покой. Ладони лежали на коленях и, казалось, еще ощущала тепло чужого тела. Что-то особенное, покалывающее, бархатистое. Слаб человек, вяло признался самому себе господин канцлер. Слаб и невоздержан.

Он протянул руку и погладил девочку по спине.

- Агатами... Агатами...

- Оставь меня! - внезапный крик.

- Хочешь выпить?

- Мне еще только четырнадцать, извращенец! - действие наркотика закончилось, и податливая, нежная кукла превращается в разъяренную кошку.

- Я не извращенец, - почти что наставительно, по-отечески возразил господин канцлер. - Я твой спаситель.

- Я хочу одеться, - прошептала Агатами. - Я... я... ненавижу себя! - еще крик. Крик подростка, который корчит из себя взрослого, независимого, гордого, а затем попадает под то безжалостное колесо, которое и есть взрослая жизнь.

- Мы обо всем договорились, Агатами, - пальцы господина канцлера нежно запутываются в фиолетовых волосах, потом он сильно дергает вниз. Девчонка падает на спину, сжимается, корчится... Как взрослая. Откуда у них уже сейчас подобные повадки? Словно в ее теле что-то есть такого, что господин канцлер еще не видал на своем долгом веку.

Господин канцлер может многое порассказать этой своенравной, но такой глупой и наивной девчонке. Или действительно рассказать? Влить еще немного яда в невинную душу? Да ладно уж, невинную... Если бы не наркотик, она бы показала свою невинность.

Господин канцлер склоняется над ее лицом, и Агатами кажется, что он хочет ее укусить. Противно. Но еще противнее пахнет изо рта - гнилостный запах с прожилками ароматических пастилок. Он гниет изнутри, понимает Агатами, он и меня заразит своей гнилью. Никки-химэ, где же ты?! Почему ты меня бросила?!

- Отпусти, - шепчет девочка. - Отпусти.

- Позволь еще раз взглянуть на твою татуировку, - жалобно-требовательно просит гниющий старик. Отвратный, гниющий старик, которому удалось взять над ней верх, подчинить ее, обезволить, потому что она слишком полагалась на свое умение убивать, но не на свое умение думать, просчитывать и планировать ходы.

Как глупо. И холодно. Очень холодно. Зима поселилась в ней. Как глупо. Агатами заплакала. Столь неожиданно для нее самой и гораздо страшней, чем то, что с ней до сих пор происходило. Когда тебя предают друзья, это совсем не страшно. Даже не обидно. Такова жизнь. Но когда предает кто-то внутри тебя самой, когда в тебе что-то окончательно ломается, превращая в омерзительно рыдающую куклу...

13

- Представьте себе так называемые прелести полета в железяках, - предложил Авель, выводя компанию в просторный зал, окаймленный с двух сторон панорамными окнами, перед которыми расположились мягкие диванчики. А еще имелись зачехленный рояль и тележка с разноцветными бутылками. - Что жертвуется во имя скорости? Все удобства. Если бы вы предпочли комфорт "Альбатроса" какой-нибудь нумерованной банке, то сейчас не расхаживали здесь со мной, не пили прохладительные напитки, а уныло болтались привязанными в креслах с кислыми конфетками за щекой и гигиеническими пакетами около рта. Представляете?

- Представляем, - хором ответили экскурсанты. Господин и госпожа Коноэ с ребенком устремились к тележке.

- Ну, что я говорил, - удовлетворенно развел руками Авель. - Налетай!

- А мне здесь нравится, - сказал Сабуро, доставая очередное мороженое из холодильного ящика. - А главное - все включено!

- Главное правило пассажира, - усмехнулся Авель, - съесть и выпить не меньше, чем на цену билета.

- Вряд ли это возможно, - вздохнула госпожа Коноэ, вытирая платком нос Коноэ-младшего. - Такие дорогие билеты, такие дорогие билеты.

Сэцуке подошла в окну и села на диван. Яркая синева слегка посветлела, поток жидкого золота перестал бурлить, в нем установились спокойные течения, казалось кто-то проводил по густой краске мягкой беличьей кистью. Крохотные пузырьки образовывались на внешней стороне стекла, собирались в гроздья и затем гурьбой отлетали вправо по ходу "Альбатроса" и вверх. Птиц не было видно, а сквозь яркорадость проглядывало нечто тревожно-темное, бугристое, словно подсохшая корка на расцарапанном колене, словно грязный холст под неряшливо написанной картиной. И хотя это было неприятно, но взгляд упорно пытался сосредоточиться на темноте, вырваться из плена веселящей анимы и ухватиться за нечто ждущее, готовое к прыжку, нашептывающее и гипнотизирующее.

Рядом встал господин Коноэ, и ручки ребенка застучали по стеклу, оставляя на нем мутные отпечатки перепачканных конфетами ладошек.

- Я видел как ты рисовала, - внезапно обратился к Сэцуке Коноэ. - Это серьезно или так - от нечего делать?

Сэцуке пожала плечами.

- Не знаю.

Господин Коноэ достал из кармана салфетку и попытался вытереть шоколадные пятна с иллюминатора.

- Я работаю в школе и даю частные уроки рисования, - объяснил Коноэ. - Если бы ты показала мне свои работы, я мог бы подсказать твоим родителям - стоит ли тебе серьезно заняться рисованием или нет.

- Спасибо, - мрачно сказала Сэцуке. Эти взрослые всегда лезут не в свои дела. Стоит ли тебе серьезно заняться или нет! Подумаешь! Как будто она не может это делать только для себя. - Я обязательно скажу отцу.

Словно прочитав ее мысли, господин Коноэ улыбнулся:

- Не обижайся. Каждый ребенок может заниматься тем, что ему нравится. Но это время слишком быстро проходит. Становишься взрослее и обнаруживаешь, что необходимо делать то, что у тебя получается, но не то, что ты действительно хотела бы.

- Вы... взрослые - интересный народ, - печально сказала Сэцуке. - Сначала вы создаете грустный и скучный мир, а потом живете в нем, работаете, заводите детей, которых ловко обманываете, чтобы они поверили - жизнь - это большое счастье.