Борис Крылов - Клипп

А вот "Квант" Любен: тонкие черты лица, изысканно-артистические длинные пальцы пианиста и инженера. Четыре синтезатора изготовлены по его чертежам и при непосредственном участии. Но его хобби - играть на концертном фоно.

Мужская половина группы составляла блеклый фон фотографиям Сибиллы - объемность и многоликость которой превосходили все мыслимые и немыслимые ожидания: "Сиби в комбинезоне", "Сиби в концертном мини", если эту тряпочку можно условно назвать платьем. "Сиби на лоне природы". "Сиби на пляже" полуобнаженный вариант, "Сиби под водопадом" - вариант обнаженный. Надо отдать Сибилле должное, она любила и умела фотографироваться, как и раздеваться, что проделывала по любому поводу, как и без повода. После концертов со стриптизом. Боб "подвергал артистку насильственной дисквалификации". Сиби клялась, что это в последний раз, но не раздеваться не могла.

Лишь с одной фотографии на меня смотрел Вейн: он откинулся в глубину малиново-бархатного кресла, на спинку которого облокотилась все та же Сибилла, затянутая в глухое вечернее ретро-платье, как рыбка в блестящую чешую.

Я вертел головой, внимательно осматривая Зал Воспоминаний, но не находил... А на одном из щитов увидел фотографию, которой здесь было не место. Я все больше склонялся к мысли, что, вернувшись с Южного полюса, смотрю на быстротекущие секунды сквозь стойкий туман глаз. Стойкий и -плотный настолько, что его начинаешь воспринимать, как реальность, хотя она есть лишь жизнь сквозь матовое стекло...

- Эй, мистер журналист! - позвал Вейн от противоположной стены, чистой от фотографий. Он держался за прямоугольник двери.

- Иду, - ответил я и спросил: - Не вижу Его фотографии?

- Чьей фотографии? - поинтересовался Вейн.

- Тилла У.

- Ты никогда не видел Его... на сцене! - настойчиво произнес Вейн.

- Э-э, нет, я видел фотографию в Книге, на титульном листе.

- Это не его фотография! - злобно фыркнул Молчун.

- Как так?! Книга, значит, Его, а фотография? Постороннего человека? Может, моя?

- А знаешь, - Вейн задумался, склонил голову на бок, рассматривая меня внимательно, сравнивая, оценивая, как вещь, - ведь вы чем-то похожи... - и, без дополнительных комментариев, бросив одного, обалдевшего от "Откровения Молчуна №...", скрылся в тишине следующего Зала.

Сюжет закручивался спиралью: чья фотография в Его Книге? Может, перерожденца-послесловца? Ну, нет! Ту рожу я запомнил на всю оставшуюся жизнь: ехидная улыбка и прищур профессионального пакостника. Преувеличиваю? Свожу личные счеты? Ни на столько! Он всегда пользовался поддержкой великосветских карманов, окружавших трон, он имел такое право - выражать их дорогое мнение. Года три назад, исключительно с его подачи, в мусор полетели серии очерков молодых журналистов. Мотивировки? В статьях, якобы, искажались факты! Его подвал так и назывался: "Клевета на сверстников". Помню текст наизусть, потому цитирую: "... молодые неучи, псевдожурналисты, филонщики ратного труда, возомнившие, что им дозволено все... журналисты-извращенцы, превратившие сиюминутные временные трудности в сточную канаву своих амбициозных вывертов..." И далее в том we духе. Ни одной ссылки, только брань и восхваление себе подобных. И это об очерках о наркомании, проституции, об интервью с лидерами ультра-правых группировок, безработными. Да, интервью анонимные, но как иначе можно было их заполучить? Еще - статьи о молодежи, о том, как жить дальше, в какую сторону двигаться. Ведь именно молодежи решать - как! И направление выбирать - самим! А не следовать ложному курсу Онсвинов.

Уволили почти всех. Остальных разогнали. Сознаюсь, что я в той бойне не участвовал, о чем сожалею. Хотя, такие сожаления ничего не стоят, их и за бесплатно брать отказываются.

У меня хоть душа болит, а этот - ... м... оый (грубое антарктическое ругательство) - готовит предисловие к сборнику молодого автора: певца и поэта, но вклеивает чужие фотографии! Тьфу!

Успокойся, все в прошлом, сказал я себе, хватит мусолить в душе то, что нельзя изменить.

Я прошел сквозь открытую дверь в будущее, ставшее тут же настоящим, оставив за спиной, в прошлом, выставку-нераспродажу портретов "Континуума".

В отличие от предыдущего, переполненного, зал-близнец, в который приглашал меня Вейн, выглядел голым: блеклые стены, обшарпанные полы, минимум мебели. На подсценке, в противоположном углу, торчала стойка с барабанами. Чуть поодаль грустило фоно. Возле инструмента, на полу, теребя палочки, по-турецки сложился Стае. Справа, у стены, за круглым одноного-четырехпалым столом сидели Боб и Любен.

- Ура! Нас посетил Владислав В. младший, прессфлюгер! вскочил-набросился "Квант". Он жутко любил шутки и розыгрыши, за что неоднократно был бит, но - не унимался; подошел ко мне, хитро улыбаясь, крепко обнял, спросил:

- Подсаживайтесь к нам, специалист по отлову гусей с самопишущими перьями...

Я улыбнулся и прошептал: "А иди-ка-ты-на...". "Квант" растянул рот до ушей, так уж ему нравились подобные ответы...

- Ну что, беглец? - продолжал Любен, усаживая меня. - Получил заряд бодрости? Насытился свежеморожеными впечатлениями? Теперь, наверное, со стихами покончено засядешь за беллетристику? Или продолжишь писать пародии?

- Фельетоны, - поправил я, - ты же знаешь, на АМС-4 меня направила редакция...

- Ах, вот так! - воскликнул "Квант", - понимаешь, Влад, мы за этот год немного свихнулись, все, я в том числе. Сумасшедшая жизнь, суета, беготня, в голове все смешалось и перепуталось... Так что я хотел спросить: продолжишь писать фельетоны?

- Нет, - ответил я, вспоминая свою первую и единственную попытку... Даже внешность главного героя я пейзажно срисовал с Мэтра Города, отца Милены. Да так реалистично, так красочно, что расплата не заставила себя ждать: разговор с Прр-фи Нцессой закончился некрасивой ссорой и полным разрывом... На следующий день, в редакции, мне предложили отправиться на Четвертую Международную, на свежем морозном воздухе подправить отдельные болезненные черты характера.

- Ну-ну, мы понимаем, - закивал "Квант".

- Понимаем, да, и все помним, - подмигнул Боб.

- Ладно, Влад, не дуйся, ты же их знаешь, - это Стае, с заткнутыми за ремень палочками, подошел ко мне, крепко пожал руку, - все бы этим пошлякам лыбиться.

- Я вас па-пра-сю, - выпятился Любен, - мы не есть по-шля-ки, мы есть истинные правдолюбцы. Наш принцип существования - Истина. Она матери родной дороже, яволь? - и заржал во все горло.

Вейн пододвинул стулья, мы, все пятеро, расселись вокруг стола, тихо помянули Старые Добрые Времена...

Но меня интересовало Время Настоящее: я выждал с десяток поминальных минут, достал-положил на стол, раскрыл Его Книгу.

- Ребята, сознайтесь, чья это фотография?

- Я же просил, - вспыхнул Вейн, задетый моим вопросом, как затухающий костер порывом ветра. Он хватил кулаком по столу: - Я же тебе сказал - это не Он!