Алекс Норк - Еще не вечер

Отправили все-таки составлять фоторобот и остались одни.

— Витя, спас ты меня. Спасибо за это говорить слишком мало…

— Ладно вам, Игорь Петрович, на плечах же у вас сидел, и поблагодарить за всё мы должны Зубакина.

— Зубакина?

— Позвонил утром с сообщением о недавней продаже в городе карабина с оптикой. Ну, меня, как волной, сразу к вам.

— Это ведь надо было так одно с другим сопоставить!

Полковник всем видом своим показал удивление.

И помрачнел.

— Слушай, а возьми он пониже этак на метр…

— Мы ведь рванули, он впопыхах стрелял.

Погружаться в произошедшее было совсем ни к чему.

— Вы сами-то кого подозреваете?

— Ой, уже измучил себя этим вопросом. Нет, ничего в голову не идет.

— Письмо покажите.

— Что? А, пригласительное это. Я же оформил его и сдал. Сейчас позвоню.

Когда принесли папку, пояснил и без того понятное:

— Отпечатков пальцев там не было.

Прокурор начал смотреть.

Удивило… нет, не то, что написано от руки, но что почерком, а не печатными буквами.

И другое нечто, не удивило, а напрягло.

Отозвавшейся памятью, будто знавшей про это письмо.

Но что?..

День тяжелый для головы.

Объявился Владимир.

Сразу стал громко докладывать:

— Оружие практически новое, глушитель заводского производства, несколько патронов оставлены на подоконнике. Никаких личных вещей. Скорее всего, их там попросту не было. Обнаружить сколько-нибудь отчетливые следы пальцев нигде не удалось.

Прокурор почувствовал раздражение от бодрого тоном рапорта с нулевыми, практически, результатами.

И несправедливость этого раздражения.

Почему-то опять явилась мысль, все ли в порядке дома — ведь уходил торопясь.

Да, тяжелый для головы день.

Дома…

Память открылась вдруг, обрадовала и утешила — в порядке всё с головой!

— Игорь Петрович, машину бы мне — буквально на пятнадцать-двадцать минут. А вы тут чаю к моему возвращению, а?

Он сделал, что мог.

Не вышло.

Силы-преграды — одолимое-недоступное…

События — звенья цепей, связывающих миры…

И как бы ни был значителен в какой-то момент человек, он слишком мал ко всему остальному.

Сделал, что мог?

Да.

Значит — он опять столкнулся с неодолимым.

И надо правильно понимать случившееся, для него это знак.

Знак — уходить.

Часы в вестибюле показывали — он обернулся за шестнадцать минут.

В кабинете еще только заваривался под колпаком чай, полковник, как и Виктор, не любил «из пакетиков».

— Это что у тебя?

— Лермонтов, из квартиры священника.

— Э… та, что ли, из которой листы выдрали.

— Именно. Только вы дарственную надпись не видели. Где письмо?

— Тут где-то… вот.

— Сравните почерк. Ты, Володя, тоже смотри.

Странное человек существо — вот сейчас отчего-то поднялось настроение, хотя радоваться никакого разумного повода нет. Скорее наоборот — расстрельное утро, а впереди — туман гуще прежнего.

— Тэк-с, заварка, надо полагать, уже готова, — сам себе объявил прокурор. — Конфетки, ба-ра-ночки…

Маленькие из самой высокосортной муки сушки незаслуженно обходятся молчанием среди исторических достижений России — одну, не удержавшись, он сразу засунул в рот.

— Что ж получается? — растерянно произнес Владимир.

— Да? — полковник поднял от бумаги глаза с никаким в них выражением.

— Почерк один к одному, Виктор Сергеевич, — голос молодого человека прозвучал детски жалобно.

— Знаю.

Прокурор взялся за разлитие чая.

Кроме отличных сушек у хозяина был еще абрикосовый джем.

— Витя, а чем ты доволен так?

— Вот, — он указал на продукты.

На лице помощника даже высветилась обида.

— Надо, Володя, радоваться, день сегодня счастливый. Во-первых, спасибо Зубакину и дурному сну, который меня насторожил. Игорь Петрович с нами сейчас…

— А не в морге, — досказал тот, и посетовал на себя: — Ну и быстро же человек привыкает к хорошему.

— Во-вторых, пуля, что нам вдогонку, тоже могла достать. В-третьих, у Зубакина наверняка есть какая-то уточняющая информация по оружию: кто продавал, кому продавал.

— Наверняка есть, — полковника мысль, что он здесь, а не в менее привлекательном месте, все-таки привела в хорошее настроение. — Ах, чай получился хороший! Пей, Володя.

— Но почерк! Дарственная на книге помечена шестым мая 1937-го года. Книга старая, и надпись на ней старая, к тому же — чернилами и перьевой ручкой.

— А ты пей, — пригласил прокурор. — И вообще, кто сделал дарственную, почти очевидно: это подарок отцу священника, которому тогда было тринадцать лет, от его отца, то есть от деда священника.

— Тогда ему сейчас… больше ста лет?

— Хорошо сохранился, — пробормотал, как об обычном, полковник.

Владимир шумно вздохнул, провел рукой ото лба к затылку… чая ему не хотелось, но другого не предлагали.

Коттедж Зубакина, который Виктор видел еще вчера с другого берега озера, не показался тогда среди прочих особенным, а теперь, когда подъехали, он обратил внимание, что на участке вокруг дома нет ни беседок под мрамор, ни бани с башенками и прочими украшательствами, зато розовых кустов много, на некоторых уже завязались бутоны.

Внутри, куда их сопроводил сам вышедший встретить хозяин, тоже не заметно особого шика — холл традиционно вполне оформлен: дерево, камень, большой камин… на его верхней панели фотопортрет.

Уже понимая чей, прокурор подошел ближе.

Старший лейтенант десантных войск, в летнем раскрытом на груди кителе… тельняшка, берет… лицо скуластое, небольшие жесткие усики, взгляд спокойный, уверенный — что-то в хорошем смысле типическое в этом лице, можно внизу написать: «Готов к защите Отечества».

Вспомнились те священнику на исповеди слова о чувстве, запретившем расстрелять мальчишку: «страшное что-то произойдет… мир перевернется…»

Виктор не знал сейчас — фантазия разыгралась или он когда-то действительно видел картину: руки вцепились в падающий земной шар — напряженные до предела они его не удержат.

Полковник с Зубакиным ожидали его в центре холла у стола темного дерева; молодой человек катил тележку с напитками.

Хозяин предложил откушать — второй час, время обеденное.

— Недавно чая с сушками напились, — полковник махнул рукою с досадой на легкомысленный этот поступок.

— Тогда сырку-колбаски.

Тот согласно кивнул, но прежде чем устроиться в кресле, торжественно произнес:

— Сначала о самом главном: сердечно благодарю вас, Борис Григорьевич, за спасение моей жизни.

Хозяин высоко вскинул брови.

Прокурор решил, что лучше ему «ввести в курс дела»:

— Игоря Петровича вызвали анонимным письмом на встречу у церкви к Черному лесу, сегодня в восемь тридцать. Я, спасибо вашему звонку, сумел отреагировать. Грохнули мимо — по крыше отъезжавшего автомобиля.